— Дядь, дайте немного требухи…

— Да ты как сюда забрался? — скотобоец в окровавленном фартуке, с ножом в руке, оборачивается к Нестору. — Тебе что, есть дома нечего? Так хоть бы в хлебную лавку шел, а что сюда…

Отхватывает кусок кишок и протягивает мальчику.

Маленькая рука, преодолевая брезгливость, сжимает кусок окровавленной плоти.

В хате мать пересчитывает на столе медную мелочь и выходит на рынок. Отец спит на животе, рубцы подсохли корками, остатки горилки в шкалике рядом с кроватью.

Нестор закрепляет за край стола мясорубку, разворачивает бурый сверток и прокручивает мясо в фарш.

Поспешно моет за собой мясорубку. Фарш на куске ржавой жести уносит.

В бурьяне за хатой лепит котлетки. Вытаскивает из-под камня спрятанный пакетик и сыплет в котлетки толченое стекло.

В хате (мать уже вернулась) он, улучив момент, берет с запечка один из двух коробков спичек.

Ночью у ограды помещичьей усадьбы Нестор тихо свищет. Два огромных сторожевых пса выскакивают из темноты, рыча в щели меж досок. «Хорошие песики…» — котлетки по одной летят к псам, хватающим их на лету.

Нестор то спит в траве, прикрывшись курточкой, то пробуждается и лежит, глядя в небо: звезды отражаются в глазах, рот сжат.

Тихо скуля, испускают дух в усадьбе псы.

Мальчик лезет через ограду.

Крадучись, из тени в тень, бесшумно скользит по неясному пространству. Достигает хозяйственных построек. Спотыкается!

Отчаянный куриный вопль! заполошное кудахтанье.

Замирает!

Вдали под навесом сонный сторож с берданкой на коленях разлепляет глаза, прислушивается и — звуки затихают — опять впадает в забытье.

Достигнув стены конюшни, Нестор медленно обследует постройку вокруг, трогает замок на воротах. Конский всхрап изнутри.

Очень осторожно мальчик опускает на бок пустой бочонок, подкатывает к стене и влезает в узкое горизонтальное оконце под крышей.

Пережидая стук сердца, пытается разглядеть окружающее внутри конюшни. Чиркает спичку.

Кони в денниках. Кипа сена в конце прохода у стены.

На ощупь доходит до сена и поливает его керосином из припасенной заранее бутылочки. «Не помешает. Лучше пойдет!»

Чиркает спичкой — и спокойно смотрит, как пламя охватывает сено, доски, дверцы ближних денников. Подпрыгивает, хватается за край окошка и ловко проскальзывает наружу.

Суетится народ, расплескивая воду из ведер и плеща в огонь: не подойти к пылающей постройке. Со звоном и топотом мчат четверкой пожарные звери-кони красную бочку с насосом. Далеко играет зарево в улетающем вверх сине-черном небе.

Не оглядываясь, спокойно и деловито шагает в темноте мальчик.

— Ты чего в запечке шаришься?

— Ничего, мамо.

— А где был?

— Объявления срочные относил.

— Ночью?

— Ну говорю же — срочные. Поздно печатали.

— А ж это не от тебя керосином так пахнет?

— Нет. Чего это от меня.

— А почему лампа пустая оказалась?

— Кака лампа? Я почем знаю.

— Ой, донюшко, чует мое сердце… тревожно мне… Есть хочешь?

Мать порет Нестора:

— Говори, где ночью был! Говори, где ночью был!

— Ну хватит бить, — спокойно просит он.

— Ты знаешь, кто Шабельского конюшню сжег? Знаешь?!

— А если знаю, то что? — рассудительно говорит мальчик. — Пускай лучше не знаю.

Отец выливает остатки из штофа в стакан, выпивает, крякает, пророчит одобрительно:

— Ох, найдешь ты себе бед на свою голову!

Мать, подхватившись, бьет сына снова, и вдруг, обняв его и баюкая, заливается слезами и тихо, безнадежно воет.

— Ничего, мамо, — тихо и серьезно утешает Нестор. — Я от вас все стерплю. — Сжимает рот и белеет; обещает кому-то: — А больше ни от кого не стерплю. — И добавляет не совсем понятно:

— И никто не должен!

Овцы щиплют траву, луг, пастух, заросли кустов.

Пятеро братьев сидят в кустах.

Вдруг один куст начинает медленно передвигаться, близясь к крайней овце! Пастух дремлет, пригревшись на солнце.

Пара маленьких рук, высунувшись из куста, зажимает овце морду, чтоб не заблеяла. Другая пара рук ловко опрокидывает ее набок.

В балке жарят мясо на костре. Срезают, пробуют, обжигаясь.

— Надо лопату принести, — говорит Нестор.

— Зачем лопату?..

— Што, уси дурные? Шкуру да кости прикопать. Да поглубже.

— А поглубже-то зачем?

— Точно, дурные. Шоб собаки не разрыли! Савка, сбегай по-быстрому.

— Домой бы снести, старикам, — говорит Карп.

— А спросят — откуда? — вздыхает Гришка.

— Отец убьет, — сомневается Емелька.

И тут на краю балки возникает вихрастая голова:

— Эй, Махно! Там отец ваш…

И сразу делается нехорошо и тревожно.

Кладбище, и крышка некрашеного гроба накрывает лицо и скрещенные руки отца. Стук забиваемых гвоздей; на истертых вожжах опускается гроб в яму. Падают комья земли, и песня возникает тихо, словно из пространства над людьми:

…Прощайте же, братья, вы честно прошли свой доблестный путь благородный…

И стоят у могилы пятеро братьев Махно, по ранжиру мал-мала младше, и с меньшего края Нестор. Рыдает на свежем холмике полуседая мать — и вдруг странная гримаса, как страшная улыбка, искажает лицо мальчика и застывает.

И бешеное пламя пляшет и бьется в его глазах.

Это бьется белый огонь за дверцей вагранки. Расплавленный металл, как огненная патока, тягучей дугой струится в формы и застывает, теряя цвет от оранжевого к багровому.

Остывшие чугунные заготовки подручный клещами подхватывает из хрупкой глины и кидает рядком на тележку.

Эту тележку Нестор везет в дальний край цеха. Там надевает асбестовые рукавицы и дополняет аккуратный штабель.

Утирает пот рукавом прожженной брезентовой куртки. Жадно глотает воду из жестяной кружки, прикованной цепочкой к баку.