месяцев назад, когда мама только ушла, чтобы добавить еще деталей. Хотела развеяться и отвлечься от реальности моего настоящего мира.

Я потратила все свои маркеры на эту картину. В некоторых местах я использовала два или три цвета поверх друг друга, чтобы создать новый. В других приклеила перья, стразы и резиночки. А еще наклейки с животными, сердечками и смайликами. Я нарисовала единорога с радужным хвостом и павлина с зелеными, фиолетовыми и голубыми блестками на хвосте. Большую часть занимает ночное небо – глубокого, насыщенного цвета индиго, с приклеенными звездочками, сияющими в темноте. Если приглядеться, прямо посередине можно увидеть маленькую девочку со светлыми серебристыми волосами. Она выглядывает из-за дерева. У нее крылья, как у феи, и звездочки в глазах. В левой руке она держит кисточку, на запястье – браслет с шармами, его я недавно пририсовала. В правой руке – волшебная палочка, из которой летят золотые искры.

Но это все в прошлом, а сейчас – настоящее, и я, наверное, никогда не увижу свое творение снова. Невозможно было вытащить его из-под кровати так, чтобы не порвать, а этого я сделать никак не могла. Это так несправедливо. Иногда я по-настоящему ненавижу маму.

Со вздохом я выбираюсь из кровати и по-быстрому умываюсь в выцветшей зеленой ванной. Надеваю фиолетовую футболку и любимые голубые джинсы с блестящим сердцем на кармане. Расчесав волосы, завязываю хвост и пропускаю его через кепку, которую надевала вчера, опуская козырек пониже, чтобы закрывал лицо. Этим утром мне хочется спрятаться. Может, если я смогу притвориться невидимкой, все это тоже исчезнет.

Несколько минут спустя я захожу в кухню, прижимая к груди книгу «Гарри Поттер и Кубок Огня». Я читала ее три раза и с нетерпением жду, когда выйдет следующая часть.

Папа поворачивается и смотрит на меня из-за стола; большие ладони обнимают чашку с чаем.

– Доброе утро, принцесса, – говорит он. – Хорошо спалось?

– Да, спасибо.

Он называл меня принцессой, когда мне было семь или восемь, и делает это снова с тех пор, как мама ушла, – обычно в те дни, когда я сильно расстроена. Уверена, он понимает, как мне грустно и обидно все бросать, но я знаю, что это не его вина – он просто заботится о нас. Нет, виновата только она.

Этим утром он выглядит помятым: одежда неглаженая, лицо иссечено морщинами. Я чувствую себя виноватой. Он спал на диване, потому что здесь всего две комнаты.

– Доброе утро, Лейла. – Дедушка Рэй выходит из кладовки с банкой домашнего клубничного варенья и ставит ее на стол. – Я сделаю тосты. Чаю?

– Да, пожалуйста, – говорю я, наблюдая, как он перемещается по кухне. Здесь везде темно, даже с включенным верхним светом. Вся мебель из темно-коричневого дерева, пол укрыт тонким сероватым ковром с завитушками, стены выкрашены в темно-сливовый, а стол того же цвета, что и мебель. Интересно, как он вообще здесь что-то видит. Он же старый. Я слышала, как дедушка говорил вчера папе, что ему всего шестьдесят, но из-за всего происходящего он чувствует себя гораздо старше.

Я аккуратно кладу книгу подальше от крошек на скатерти. Молча завтракаю, вся в своих мыслях, пока папа не прокашливается и не встает, заставляя меня подпрыгнуть.

– Я на работу, – говорит он мрачно. – Мне нужно закончить несколько последних дел, прежде чем закроемся.

Мало того что пришлось продать наш дом, папа еще и потерял бизнес, который открыл пятнадцать лет назад. Он объяснил мне, что это из-за того, что мама теперь не занимается счетами и администрированием, а он не может себе позволить нанять кого-то делать это за зарплату, не может в одиночку выплатить ипотеку, поэтому мы переезжаем в Бейсингсток, где он будет работать на друга (которого я зову дядей Мартином) – устанавливать сантехнику в новых домах.

– Справишься сегодня сама, милая? – папа обеспокоенно смотрит на меня.

Я приклеиваю радостную улыбку и киваю. Но если честно, я чувствую себя покинутой. Как Гарри Поттер, когда он остался в Хогвартсе на рождественских каникулах, потому что не хотел возвращаться к ужасным Дурслям. Папа и дедушка – взрослые, и они есть друг у друга, а у меня никого нет. Никого, с кем можно поговорить, кому рассказать, как мне страшно идти в новую школу. Никого, с кем можно поделиться переживаниями о том, заведу ли я новых друзей.

– Конечно. Я, наверно, почитаю или порисую, посмотрю телик или что-то типа того. – Я скольжу взглядом по окну, меня тянет на воздух.

– Мы можем пойти прогуляться попозже, Лейла, если ты хочешь, – предлагает дедушка.

– Может быть. – Я перевожу взгляд на стол. – Хорошего дня, пап.

– Спасибо, милая. – Он наклоняется поцеловать меня в макушку, а я пытаюсь увернуться, потому что уже слишком взрослая для этого; потом он идет к двери, схватив по пути сумку с инструментами.

Мы с дедушкой Рэем смотрим друг на друга. Хоть мы и жили все это время через дорогу от него, но почти не приходили к нему в гости до того, как мама ушла. Я не знаю почему. Я никогда не видела, чтобы родители с ним ругались, просто, кажется, не особо общались.

В дверь кто-то стучит, и он хмурится.

– Интересно, кто это. – Идет открывать, а я тем временем допиваю чай с молоком и ставлю чашку в раковину. Слышу его голос: – О, здравствуй!

Через минуту он возвращается с веселым выражением на лице.

– Это к тебе.

– Кто? – Смотрю я на него, развернувшись.

– Парень. Сказал, вы познакомились вчера. Спрашивает, выйдешь ли ты.

– Ой. – Я краснею, словно сделала что-то плохое или, как маленькая, стесняюсь ухажера, который пришел ко мне в гости. Хотя сомневаюсь, что дело в этом. Наверно, ему одиноко, потому что он только что переехал сюда. В мой дом.

– Хочешь с ним пообщаться? – спрашивает Рэй. – Можете побыть здесь или немного прогуляться в парке. Только договоримся, во сколько ты вернешься домой. Уверен, твой папа будет не против.

Мысль соблазнительная. Элоиза уехала, а мне без нее одиноко. Делать особенно нечего, и я предпочла бы где-то гулять, а не сидеть взаперти. К тому же мальчик вроде бы ничего – приятный, хоть и задавал слишком много вопросов.

– Лейла? Я могу отшить его, если…

– Все нормально, – быстро отвечаю я. – Может, мы сначала в саду побудем?

– Это хорошая идея, – говорит дедушка. Поднимая кружку с чаем, он пытается спрятать за ней улыбку, но ему это не удается.

Я снова краснею – всё моя дурацкая бледная кожа! – и прохожу через темную столовую в коридор. Отворяю дверь, которую дедушка оставил приоткрытой. Мальчик прислонился к дверному косяку – от неожиданности он спотыкается о порог и приземляется у моих ног.

Он смотрит на меня с ковра большими глазами странного цвета, пожимает плечами и смеется сам над собой.

– И снова здравствуй.

Я хихикаю:

– Привет.

Он поднимается, отряхивает выцветшую одежду и улыбается. От этого шрам над губой натягивается.

– Я х-хотел спросить, может, т-ты хочешь выйти погулять? Мы вчера недоговорили.

Я буднично пожимаю плечами.

– Конечно. Хочешь пойти в сад? Там есть классные деревья, на которых можно висеть. – Мои щеки вспыхивают. Наверное, это звучит так по-детски. Думаю, он старше меня, поэтому, наверное, обычно ходит в парк с компаниями ребят.

– Давай, – кивает он. – Я Джейк.

– Я Лейла, – застенчиво отвечаю я.

* * *

Так мы с Джейком проводим вместе всю неделю. Он необычный, не такой, как мальчики из школы, – громкие и грубые. Тихий, более задумчивый. А еще он уверенный – вот бы мне быть такой. Он не стесняется быть собой и иметь собственное мнение обо всем.

Не считая того первого утра в саду дедушки, когда мы сидели на нижних ветках яблони, беззаботно болтали и рассказывали о себе, мы проводим большую часть времени в местном парке. Закутываемся в парки (моя – суперновая и мешковатая, его – поношенная и мала ему) и катаемся на великах (мой – блестящий и яркий, его – с отломанной ручкой, покрытый ржавчиной). Я ничего не говорю и не спрашиваю, потому что не хочу его смущать.

В парке мы говорим о фильмах, музыке и книгах. Джейк ненавидит школу, потому