Незаметно я задремал. Снился мне странный сон...

Я – маленький мальчик. Вместе с батей – машинистом, его помощником Василием и кочегаром дядей Петей мы едем в кабине паровоза. За окном проплывают знакомые с детства пейзажи – пригороды города Орла, где я родился и вырос. Белесое небо. Огромная черная птица стремительно догоняет паровоз. Василий интенсивно кидает уголь в бездонную и ледяную топку. Мне хочется крикнуть, чтобы он сначала развел огонь, а только потом начал топливо укладывать, но слова застревают в горле. Дядя Петя, с обнаженным торсом, покрытый толстым слоем черной пыли, словно шахтер, с помощью отбойного молотка рубит уголь в тендере, а потом кидает его в лоток. Отец ставит меня на свое рабочее место – с правой стороны кабины, а сам перебегает на левую сторону, распахивает дверцу и, высунувшись наружу, что-то пытается увидеть впереди. Я вижу, что стрелка манометра стремительно приближается к опасной черте. Давление в котле стремительно растет. В любой момент он может взорваться. Я тяну вниз рукоятку регулятора, но у меня не хватает сил. Пытаюсь позвать на помощь кого-нибудь из взрослых, но все они заняты своими делами и не обращают на меня внимания. Случайно я взглянул в окно и увидел, как огромная черная птица почти настигла наш паровоз. Внезапно она резко взмыла вверх, а затем, словно беркут, стремительно спикировала вниз...

Пронзительный свист и грохот взрывов. Сильный удар и толчок, словно поезд на большой скорости врезался в бетонную стену. Я стремительно падаю. Звон бьющегося стекла. Резкая боль от удара при падении на грязный пол вагона. Удушливый запах гари, смешанный с мазутом. Резкая боль, когда кто-то, пробегая мимо, случайно наступил мне сапогом на руку.

Я окончательно просыпаюсь и понимаю, что это не сон. Крики раненых, грохот взрывов, дробь пулеметных очередей. В предрассветной мгле за разбитым окном виден лес. Первая мысль – «бандеровцы» все же сумели организовать диверсию, пустили под откос наш эшелон и теперь пытаются уничтожить выживших пассажиров. Рука рефлекторно метнулась к кобуре. Перекувыркнувшись, я перекатился в коридор. Вскочил на ноги.

Пожилой сосед по купе, обмотав руку одеялом, аккуратно выбил из рамы остатки разбитого стекла. Третий попутчик – бывший моряк – каким-то образом сумел удержаться на верхней полке и теперь ловко соскользнул вниз, заметив при этом:

– Как во время шторма болтанка... Девятый вал в степях Украины...

По коридору пробежал старший по вагону. Заглянув к нам, спросил отрывисто:

– Все живы... А где четвертый?

– В гальюне... Обделался... – мрачно пошутил третий обитатель купе, засовывая в кобуру пистолет. Вечером он сунул его под подушку. Неудачное место для хранения оружия. Ворвавшись в комнату, где спал бандит, чекисты первым делом проверяли пространство под подушкой. В большинстве случаев обнаруживали пистолет. Забавно наблюдать, когда разбуженный незваными визитерами «бандеровец» судорожно пытался отыскать «ствол». Поэтому я никогда не засовывал свое табельное оружие под голову, а оставлял в расстегнутой кобуре на поясе, положив сверху руку. Точно так же поступало большинство моих коллег. Похоже, бывший морячок – об этом свидетельствовала татуировка на правой руке – все время командировки провел в одном из областных городов и не выезжал в районы. Там бы его быстро отучили хранить пистолет под подушкой. Особенно когда ночуешь в хате у местного жителя. Человек днем может страстно хвалить советскую власть, а по ночам так же активно вредить ей.

– Все из вагона! К лесу! – скомандовал старший. Мимо него несколько человек пробежали к тамбуру. Пожилой попутчик внимательно оглядел результаты своей работы, а потом скомандовал:

– Теперь можно и прыгать.

Над эшелоном на бреющем полете пронесся фашистский самолет с черными крестами на крыльях и фюзеляже, поливая все огнем из пулемета. Мы десантировались из вагона на щебенку насыпи. Обошлось без серьезных травм. Рванули к рощице в метрах пяти от железнодорожного полотна. Скатились в свежую воронку от авиационной бомбы. Вжались в землю. Казалось, что время замедлило свой бег.

Внезапно наступила тишина. Самолет куда-то улетел. Треск горящих вагонов, крики и стоны раненых, чьи-то четкие команды. Я осторожно вылез на край ямы и огляделся по сторонам. Только сейчас я увидел, что произошло с нашим эшелоном. Несколько вагонов лежало под откосом. Еще два были объяты пламенем. Остальные устояли на рельсах, но были повреждены осколками и пулями. Хуже всего было то, что одна из бомб сильно повредила паровоз. Из изрешеченного осколками котла вытекала вода. На насыпи лежало тело в форменной тужурке. Впереди, метрах в тридцати, путь был разрушен несколькими точными попаданиями бомб.

– ...твою мать, – только и смог вымолвить пожилой сосед, выбравшись наверх и встав в полный рост. – Хуже, чем в Испании...

– Дальше пешком пойдем, – мрачно заметил морячок, ловко вскарабкавшись по склону воронки. – Медленно, зато безопасно.

– Хватит зубоскалить! – оборвал его пожилой. – Немцы улетели. Надо раненых спасать.

Мы вернулись к нашему вагону. Старший взглянул на нас, произнес, ни к кому не обращаясь:

– Теперь все...

Пожилой сосед взял командование на себя. Его спокойные и четкие распоряжения вывели людей из шокового состояния. Через несколько минут мы вытаскивали раненых из вагонов. После этого в одно место перенесли тела всех погибших: мирных жителей, офицеров Красной Армии, сотрудников НКВД и НКГБ.

Затем в одну кучу начали складывать все найденное внутри эшелона оружие. Меня удивило, что кроме табельных пистолетов было несколько карабинов и даже два пулемета. Один из чекистов пояснил:

– Это мы изъяли вчера и сдать не успели.

Потом было опознание погибших. Старшие по вагонам отмечали в своих списках тех, кто стал первой жертвой войны. Несколько человек уже рыли братскую могилу. Следовало поторопиться – в любой момент могли снова появиться немецкие самолеты. Это нам объяснил пожилой сосед по купе, сказав, что именно так происходило во время Гражданской войны в Испании.

Я подошел к лежащим на земле трупам. Внезапно среди покойников я увидел Василия Черкесова – следователя из Ленинграда. Мы познакомились и подружились с ним в 1939 году. И вот такая встреча... Внезапно на меня нахлынули воспоминая о довоенной жизни...

Осенью 1939 года меня вызвал Берия. За десять месяцев, прошедших с момента моего освобождения из-под стражи, я встречался с наркомом два или три раза. Наше общение ограничивалось перепиской. Точнее, моими регулярными письменными сообщениями о происходящем внутри спецгруппы и о содержании бесед с Блохиным. Признаюсь честно, что я не был уверен в том, что Берия внимательно изучал все мои донесения. Скорее всего он их приказывал «подшить» в одну из многочисленных папок. Возможно, что и сегодня эти документы пылятся в ведомственном архиве Лубянки. При условии, что их не уничтожили по приказу Хрущева в середине пятидесятых годов. Впрочем, в них нет ничего компрометирующего коменданта НКВД СССР или кого-то еще, кроме «врагов народа».