— Я не следователь, Стелла, — начала Лейси, пытаясь отрезвить Стеллу. — Почему не нанять частного детектива?

— Да по сотне причин. Во-первых, это стоит денег. Во-вторых, я никого не знаю. В-третьих, у меня есть ты.

— О, Стелла, — вздохнула Лейси. — Не представляю, что и сказать.

— В-четвертых — оттенки. Лейси, взгляни на нее. Тут, можно сказать, масса оттенков. Как на неоновой вывеске. А у тебя особое чутье в том, что касается оттенков.

Стелла принялась грызть второй ноготь. Вся эта неразбериха отрицательно сказалась на ее маникюре, и прибытие копов ничего не решило.

— Что ж, это лишь идея. Можешь подать на меня в суд.

— Очень мило с твоей стороны, но… Что за идея, Стелла?

Немедленно убирайся отсюда. Тебе незачем в это вникать.

— Понимаешь, ты всегда пишешь, что по манере одеваться можно узнать человека. Что-то вроде ключа к разгадке характера и тому подобное. Прическа. Одежда. Макияж. Совсем как язык или особый код, верно? Вот ты, например, одеваешься по моде сороковых. Сразу видно: ум, красота и без дураков. Что-то в этом роде. Я права?

Лейси не могла спорить со Стеллой, поскольку оцепенела, слушая собственную философию моды в чужом упрощенном изложении.

Неужели все так очевидно?

Стелла с гордостью показала на собственный кожаный, испещренный молниями прикид:

— Возьми хоть меня. Что я хочу этим сказать? Ну же, пораскинь мозгами. Это легче легкого — панковская богиня с сердцем из чистого золота. Верно?

Из чистого ЛСД, подумала Лейси.

— На мне он работает, поскольку я знаю, что делаю. Знаю, что хочу сказать своей одеждой. Ношу то, что выражает мой характер. Выражаю свой характер тем, что ношу.

— И я все это написала?

— Ну… не в таких именно выражениях, но я поняла, что ты пытаешься сказать.

— Стелла, моя колонка — чушь собачья. Мне не следовало браться за эту работу. Чистое надувательство. Я все еще пытаюсь отказаться от нее.

— Да ты что?! Тебе бы гордиться этим, Лейси. Мы в нашем салоне читаем вслух «Преступления против моды» каждую пятницу, за утренним кофе. Я просто подумала, что тебе стоит посмотреть на Энджи. Может, и сообразишь что-то.

— Стелла, я не ясновидящая.

— Она не убивала себя, Лейси! Посмотри на нее! Это лицо так и кричит «Я скорее умерла бы, чем показалась на людях в таком виде!» Думаю, тебе стоило бы рассказать об этом. В своей колонке, которую обязательно прочтут ее друзья. Знакомые. Это что-то значило бы для них. Для нее.

Лейси вдруг пришло в голову, что Стелла — единственный в Вашингтоне стилист, умевшая подстричь ее светло-каштановые локоны так, что они потом отлично ложились на место и даже навевали воспоминания о молодой Лорен Баколл[4]. И нужно признать, мелирование — просто высший класс. Осветленные волны падали на плечи, обрамляя лицо так, что зелено-голубые глаза казались огромными. Кроме того, Стелла ей нравилась еще и потому, что вечно смешила.

Ты попалась, Лейси. Она взяла тебя за горло.

— У нее были планы. Жизненные.

Стелла протянула руку, осторожно провела пальцами по коротким прядям и прищелкнула языком.

— Если это и самоубийство, то ей помогли. Усекаешь, о чем я?

Лейси глубоко вздохнула и присмотрелась к Энджи. К той, что на снимке. Потом к трупу в гробу. Стелла права. Что-то тут не монтируется.

— Детали не совпадают?

— Вот именно, — кивнула Стелла.

Но если Энджи не убивала себя, тогда кто это сделал? Возможно ли, что какой-то дегенерат спятил настолько, что зверски ее обкорнал? И что потом? Прикончил Энджи? Или наоборот? Кто время от времени не желал лютой смерти своему стилисту? И так ли уж это неправдоподобно?

Лейси вернулась мыслями к катастрофам, которые пережила, прежде чем нашла Стеллу. Перманент, превративший волосы в мочалку Брилло[5]. «Подравнивание», превратившее ее в подобие Жанны д'Арк. Мелирование, вызеленившее пряди до цвета весенней травки.

Может, завязалась драка, но, конечно, не до…

— Считаешь, это убийство, Стелла?

Если возможность раскрытия убийства в ОК была весьма слабой, то возможность чистенького, аккуратного самоубийства, переквалифицированного в убийство и только потом раскрытого, вообще равна нулю.

Стелла пожала плечами.

— Но кому нужно было ее убивать? Клиенту? — допытывалась Лейси.

— Нет, все любили Энджи.

— Как насчет бойфренда?

— Таковых не имелось. По крайней мере мне ничего об этом не известно. Она бы мне сказала. Сама знаешь, как трудно найти достойного представителя мужского пола в этом городе. Кроме того, Энджи была крайне разборчива в связях и целиком поглощена карьерой.

Лейси закрыла глаза и попыталась вспомнить все, что знала об Энджи.

Энджела Вудз только становилась настоящим профессионалом. И от души наслаждалась известностью, которой добилась после магического преображения жертвы последнего скандала на Капитолийском холме из невинной овечки в хитрую лисицу — по крайней мере по стандартам ОК. Энджи оказалась одной из немногих извлекших выгоду из уродливой политической халтуры.

Политика в Вашингтоне — все равно что «мьюзек»[6]в лифтах. Она везде и повсюду, проникает в любые щели, и большинство вашингтонцев, в конце концов, приучаются воспринимать ее как фоновый шум. Но даже политические наркоманы, эти вампиры Вашингтона, которые живут и дышат любым ударом в спину, исходящим от очередного члена конгресса, и делают предсказания по спискам кандидатов от той или иной партии, как профессиональные гадалки по кофейной гуще, тоже нуждаются в парикмахерах. Вот она — точка пересечения Энджи Вудз и политики.

Служащая конгресса Марша Робинсон нуждалась в преображении — и чуде. Последний городской скандал с участием знаменитостей щедро полил воду на мельницу прессы: молодая, наивная, но далеко не невинная Марша, как утверждали, слишком близко к сердцу принимала Первую поправку к конституции[7]и использовала дарованные ей права, чтобы шарить по Интернету и вербовать несовершеннолетних стажеров с Капитолийского холма, имевших несчастье обладать эксгибиционистскими наклонностями.