Бог мой, какие люди! Какие судьбы!

И словно по ходу дела, «в свободное от работы время» — 20 симфоний и более 500 различных музыкальных произведений. Включая «Полюшко-поле».

Так вот, в песне, официальное название которой «Степная кавалерийская», слова: «Едут по полю герои, это Красной армии герои» — в XXI веке вдруг оказались замененными на: «Едут по полю герои, нашего прошлого герои». А в другом варианте — «…русской армии герои». Мне очень интересно, кто и зачем все это в наше время корректирует? Причем даже не спросив у наследников авторских прав.

Помню, когда в дни моей институтской стажировки в Университете штата Нью-Йорк в городе Олбани профессор Уилки, преподававший у нас «Риторику и общение», узнал, что слова «Полюшка» сочинил мой дед, сначала никак не мог поверить, а потом — успокоиться. Уже немолодой ученый, с волосами до плеч, приходивший на занятия в кожаной жилетке и потрепанных джинсах, из кармана в карман которых была перекинута толстая серебряная цепь, хватался за голову, восклицая на всю аудиторию: «Ведь ее же исполняет моя любимая группа «Jefferson Airplane»!»

Да, господин Уилки, и не только она. «Полюшко» в разное время также сыграли и спели Paul Robson и Marc Almond, Andre Rieu и Ivan Rebroff, Gamma Ray и Blackmore’s Night…

И конечно, множество отечественных: от нашего внуковского соседа Леонида Утесова до «Поющих гитар» и «Песняров», от Хора имени Александрова до Хора Турецкого и питерской рейв-группы «Little Big». Сейчас песня — в репертуаре любимого «Пикника». Даже в двух вариантах. Один — более традиционный. Второй — почти «Led Zeppelin». Вот тут особенно хочется надеяться, что дедушке бы понравилось.

…В страшный для семьи день 23 января 44-го моего девятилетнего папу принимали в пионеры. Узнав о смерти отца, он застыл с маленьким флажком у географической карты — ведь с самого начала войны они вместе, общаясь по почте и телеграфу, отмечали передвижение наших войск. Сначала — горькое отступление, а потом — вперед, вперед, вперед…

Крошечной Леночке только-только исполнилось два года. Бабушке позвонили: «Нина Петровна, с вами будет говорить товарищ Сталин». Через несколько секунд в трубке раздался до боли известный всем голос. И всего два слова: «Жаль детей».

Памятник вождю народов простоял в соседнем скверике перед Третьяковской галереей до 1958 года. Специально проверил это в справочнике, так как некоторое время думал: ну не могу я, родившийся в 55-м, то есть два года спустя после смерти Сталина, помнить эту скульптуру на фоне фасада. Оказывается, перенесли ее на задворки музея только в 58-м. И то, что, выйдя в одно прекрасное утро на улицу в составе детской прогулочной группы в родной Лаврушинский переулок, я увидел на месте привычного монумента клумбу — не сон и не фантазия. Бывает, спрашивают: какое самое раннее детское воспоминание. Наверно, вот это.

Первое опубликованное стихотворение Виктора Гусева — в 18 лет. Потом — две важные премии, другие награды, популярнейшие фильмы, известность поэта, драматурга и сценариста. Правильно ли будет сказать, что все это — горькая компенсация за уж слишком короткую жизнь? За невозможность хотя бы немножко, одним глазком заглянуть в будущее сына, которому в 38-м, когда появилось это стихотворение, было всего лишь четыре года…

Это было написано в ничтожные по меркам человеческой жизни 29 лет.

В вышедшем по пьесе Гусева в 1961 году фильме «Иван Рыбаков» главный герой, умирая, устами актера Бориса Бабочкина, больше всего известного по роли Чапаева, говорит: «Сыну смерть отца перенести легче, чем отцу — смерть сына».

Последней фразой самого Виктора Михайловича, обращенной к жене, было: «Береги детей!»

Но и в отмеренные 34 года жизни Гусеву не раз приходилось несладко.

Племянник Митя, сын моей младшей сестренки Машеньки, которая тоже ушла от нас бесконечно рано, для своей дипломной работы раскопал интереснейшие вещи, включая, например, сведения о взаимоотношениях Гусева с Владимиром Маяковским.

Великий поэт со всей своей известной мощью обрушился на начинающего, когда в 1929 году в первом сборнике гусевских стихов «Поход вещей» прочел стихотворение о взятии Зимнего дворца: «Последний фонарь застрелил броневик, шатаясь из Смольного в Зимний…»

На конференции Московской ассоциации пролетарских писателей Маяковский восклицал: «Вы только послушайте! Броневик воспринимается им как бегущее существо, которому безразлично, куда слоняться!»

Крайне не понравилось Владимиру Владимировичу и стихотворение Гусева о деде-алкоголике. «Эта поэзия идет не по линии создания новой, пролетарской, а по линии декаданса, старой упаднической поэзии. Вот, скажем: «Мой дед? — Не знали вы его? — Он был не здешних мест. — Теперь за тихою травой стоит горбатый крест». Это такой грошовый романтизм, давно выкинутый из арсенала революционной поэзии, что смешно им орудовать».

Дедушка тяжело переживал реакцию мэтра и, кстати, своего кумира. Впрочем, Виктор не озлобился и даже сделал правильный вывод. Ведь первые стихи были написаны, что называется, «на диване» — начитанным, влюбленным в книги и поэтическое слово, но лишенным какого бы то ни было жизненного опыта мальчишкой. Гусев начал ездить по стране, набираясь впечатлений и сюжетных тем.