не отправлено, видно, не успела Маша это сделать. Но оно очень помогло. Итак, замечательно, имя-отчество совпадает с ее, так что путаться не будет. И имя девушки такое родное – мама ее это же носила, да и деревня и уезд, вернее район в современности, где она жила, так же назывались. С этим пока все ясно, теперь надо узнать, далеко ли это Васино.

Тут, на их счастье, возок остановился. Мужской голос прокричал: «Ой, барыня, беда, совсем мы в метели заплутали, ни зги не видно! Как бы нам не пропасть!»

Боже мой, и тут метель! Но делать что-то надо, а то и здесь погибнуть можно! Пришлось женщине с трудом приоткрывать дверь и выглядывать наружу. Сначала ничего не было видно и слышно, кроме серой мглы и завывания ветра.

Но когда глаза и уши немного привыкли, да и ветер, как показалось, стал несколько ослабевать, Наталья вдруг услышала слабые звуки, похожие на равномерный стук. Сначала решила, что показалось, но стук повторялся через равные промежутки.

И тогда она закричала: «Слышишь, Степан, где-то стучат!» Почему назвала извозчика именно так, и сама не знала, но, видимо, не ошиблась, потому что мужчина не удивился, а проговорил: «И правда, барыня, стучат! Видно, бьют в имении в колокол! Ну, теперь, слава богу, найдем дорогу! Налево надо править! Ну, родные, выноси!»

Лошади, тоже услышавшие стук и почуявшие дом и тепло, как-то подбодрились, дернули с места так резко, что женщина чуть не свалилась с сиденья. Несколько следующих минут дороги показались вечностью, трясло по сугробам так, что ей пришлось придерживаться за лавку одной рукой, чтобы окончательно не свалиться, а другой придерживать Машеньку, как она сразу стала называть девушку, невольной компаньонкой которой стала.

Наконец-то они поехали по более ровной дороге, шедшей мимо аллеи из заснеженных деревьев, еле видных в окошко, и остановились около какого-то большого дома-усадьбы, едва освещенного небольшими лампами по краям крылечка, к которому они подъехали наконец.

Послышался шум, женский голос спросил что-то, Степан ответил, но Наталья уже не вникала – они добрались, это главное! Теперь было важно как-то выйти из возка самой и вынести Машеньку, которая была без сознания. На ее счастье, голоса приблизились, дверь открылась, и к ним заглянула пожилая женщина.

Около нее стояли еще какие-то люди, которые говорили почти разом, так что и разобрать было невозможно.

Было слышно только, как какой-то старичок, который стоял ближе всех, бубнил в густую бороду что-то про то, что «завсегда в такую метель бьет в колокол, чтобы ежели кто заблудился, мог услышать да найти дорогу!» На эти слова Степан, который слез с облучка (кажется, так называлось его сиденье), стал обнимать его и тискать со словами: «Ты-то нас и вывел, Антипушка, ты-то нас и спас!», чем ввел его в еще большее смущение.

Старушка, увидев их, запричитала, захлебываясь в едва сдерживаемых рыданиях:

– Ахти, барыня, что же это! Что с барышней? Жива ли она?

И хотя Наталья видела всех этих людей впервые, она старалась ничему не удивляться, а ответила:

– Жива, жива, только очень плоха! Видно, где-то простыла, в горячке она! Зови кого-нибудь, надо в дом ее срочно нести!

Тут старушка закричала:

– Ванька, Прошка, ироды, где вы есть, бегом сюда, надо барышню в дом отнесть.

Короче, встреча была хоть и бурная, но суетливая, немного бестолковая, и учительнице пришлось невольно всех строить, как своих школьников. Под ее команды прибежали какие-то парни, помогли выйти ей, вынесли Машеньку, и вся компания, сопровождаемая причитаниями старушки, бормотанием Степана, который остался во дворе, чтобы обиходить вместе с Антипом лошадей, и звуками стихающей метели, вошла в дом.

Глава 3. Усадьба и ее обитатели

Наталья невольно осматривала дом, в который попала. Помещение было длинным, вытянутым, комнаты шли друг за другом, как сейчас говорят – «вагончиками», в сторону от центрального входа, составляя анфиладу.

Двери в некоторые комнаты были открыты, что создавало впечатление их бесконечности, но не всегда ощущение уюта, так как, хотя изразцовые печи, встроенные в стены, и были в каждой комнате, тепла они давали не так уж много, да и оно расходилось по всему дому.

Поэтому неудивительно, что все ходили достаточно плотно одетыми, особенно зимой, в «трусах и майке», как современные люди сейчас, при наличии центрального отопления, здесь не побегаешь. И спали недаром в теплых длинных ночных рубашках до пят, а на голову надевали колпаки и чепчики, которые не только согревали, но и предохраняли от попадания в волосы разных насекомых, водившихся даже в домах дворян, не говоря уж о простом народе.

Чувствовалось, что дом старый, деревянный пол, хоть и с красивым узором посередине, уже сильно вытоптан, тканевая обивка стен неяркая, выцветшая, мебель потертая.

В темноте было едва видно, что по углам находятся столы на изогнутых ножках со стульями с такими же дугообразными стойками, небольшие диванчики, на которых, скорее всего, было удобно сидеть, но не очень удобно лежать, а рядом – пуфики и мягкие банкеточки.

Наталья глядела на все, как на музейную обстановку, с которой она была знакома по многочисленным экскурсиям в усадьбы Подмосковья, на которые ездила с детьми, но теперь это были не экспонаты, а действующая мебель, с которой придется знакомиться и обживаться. Но долго задерживаться здесь было некогда, все же это не музей.

В доме было очень много народу, в основном пожилого возраста, но все они или топтались и причитали без пользы, или стояли в ступоре и мало чем могли помочь.

Было видно, что они ждут приказов от «вышестоящего начальства», но будут выполнять их быстро и беспрекословно. Единственное, что немного смущало – Наталья вначале обратилась к ним на «вы» и по имени-отчеству, как привыкла делать, но ввела этим окружающих в полный ступор, ведь к ним всегда обращались на «ты» и просто по имени, и это никого не удивляло – ведь она – барыня, значит, имеет право!

Пришлось ей с порога продолжать распоряжаться, так как старушка, которую звали Лукерьей, оказавшаяся, как она узнала впоследствии, бывшей няней Маши и экономкой-ключницей, ответственной за все припасы в доме, неуловимо похожая на пушкинскую Арину Родионовну,