— Бедолаги небось гребли всю ночь, — сказал Берг. Он командовал утренним караулом на крепостных стенах Беббанбурга.

— Сорок весел, — сказал я, больше, чтобы поддержать разговор, чем сообщая Бергу очевидное.

— И идут сюда.

— Но откуда?

Берг пожал плечами.

— А что сегодня будет? — спросил он.

Настал мой черед пожимать плечами. Будет то, что всегда бывает. Разожгут огонь под баками, чтобы прокипятить одежду, к северу от крепости будут выпаривать соль, мужчины попрактикуются с щитами, мечами и копьями, выгуляют лошадей, закоптят рыбу, наберут воду из глубоких колодцев, а на кухне крепости сварят эль.

— Лично я собираюсь бездельничать, — сказал я, — но ты можешь взять двух человек и напомнить Олафу Эйнерсону, что он задолжал мне арендную плату. И немало задолжал.

— Его жена больна, господин.

— Он и прошлой зимой то же самое говорил.

— И половину его стада увели скотты.

— Или он его продал, — язвительно заметил я. — Больше никто этой весной на скоттов не жаловался.

Олаф Эйнерсон унаследовал ферму от своего отца, а тот всегда вовремя отдавал серебро за аренду. Олаф был здоровенным, крепким и обладал честолюбием, причем, как мне сдается, мечтал о чем-то более интересном, чем пасти овец в холмах.

— Я передумал, — сказал я. — Пожалуй, возьми пятнадцать человек. Я ему не доверяю.

Корабль уже приблизился, и я разглядел трех мужчин, сидящих у кормовой площадки. Один был священником — по крайней мере, носил длинную черную рясу. Он встал и размахивал руками, указывая на наши крепостные стены. Я не стал махать ему в ответ.

— Кем бы они ни были, приведи их в зал, — велел я Бергу. — Пусть посмотрят, как я пью эль. И погоди пока вразумлять Олафа.

— Погодить, господин?

— Сначала узнаем, с какими вестями они явились, — сказал я, кивая на корабль, который теперь поворачивал в узкий залив, ведущий в бухту Беббанбурга. Насколько я рассмотрел, на корабле не было груза, и гребцы выглядели изможденными, а значит, привезли срочные новости.

— Это Этельстан, — догадался я.

— Этельстан? — удивился Берг.

— Корабль не из Нортумбрии, верно? — На местном корабле не поставят на носу крест. — А кто еще может послать священника с сообщением?

— Король Этельстан.

Я глянул, как корабль сворачивает во входной канал, и увел Берга со стен.

— Присмотри за гребцами. Пошли им еду и эль, а проклятого священника приведи в зал.

Я поднялся в зал, где двое слуг атаковали паутину длинными ивовыми ветками с привязанными пучками перьев. Бенедетта присматривала за изгнанием из крепости всех пауков до последнего.

— У нас гости, — сообщил я, — так что твоя война с пауками подождет.

— Это не война, — возразила она. — Я люблю пауков. Но только не в доме. А что за гости?

— Похоже, гонцы от Этельстана.

— Тогда нужно встретить их должным образом! — Она хлопнула в ладоши и приказала принести скамейки. — И трон с помоста принесите! — велела она.

— Это не трон, всего лишь замысловатая скамья.

— Тьфу! — Бенедетта всегда так фыркала, когда я ее раздражал. От этого я улыбался, и она сердилась еще пуще. — Нет, трон, — заверила она, — а ты — король Беббанбурга.

— Лорд, — поправил ее я.

— Ты такой же король, как этот глупец Гутфрит, — отозвалась она, жестом отгоняя нечистого, — или Оуайн, или еще кто.

Это был старый спор, и я не стал продолжать.

— И вели девушкам принести эль и что-нибудь поесть, — велел я. — Желательно не какую-нибудь дрянь.

— А ты надень темную мантию. Я принесу.

Бенедетта родом из Италии. Ещё ребёнком её захватили в рабство, потом продавали по всему христианскому миру, пока она не попала в Уэссекс. Я её освободил, теперь она стала леди Беббанбурга, но не моей женой.

«Моя бабушка, — не раз говорила мне Бенедетта, всегда при этом крестясь и вздыхая, — твердила, что мне не следует выходить замуж. Я буду проклята! Я достаточно настрадалась в жизни! Теперь я счастлива, так зачем мне риск навлечь на себя проклятье? Бабушка никогда не ошибалась!»

Я нехотя позволил ей накинуть мне на плечи дорогую чёрную мантию, но отказался надеть позолоченную бронзовую корону, принадлежавшую моему отцу, и вместе с Бенедеттой стал ждать священника.

С дневного солнца в пыльный сумрак беббанбургского Большого зала вошёл мой старый друг, отец Ода, сейчас епископ Раммсбери, высокий и элегантный, в чёрной накидке с тёмно-красной оторочкой. Его сопровождали два западносаксонских воина, которые почтительно отдали оружие моему распорядителю, прежде чем вслед за Одой приблизиться ко мне.

— Тебя можно принять за короля! — произнёс священник, подходя ближе.

— Он и есть король, — вставила Бенедетта.

— А тебя можно принять за епископа, — ответил я.

Он улыбнулся.

— Божией милостью, так и есть, лорд Утред.

— Милостью Этельстана, — ответил я, поднимаясь и обнимая его в знак приветствия. — Тебя можно поздравить?

— Если хочешь. Полагаю, я первый дан, ставший епископом Инглаланда.

— Так это теперь называется?

— Так короче, чем объявлять себя первым даном, епископом Уэссекса, Мерсии и Восточной Англии. — Он поклонился Бенедетте. — Рад снова тебя видеть, госпожа.

— Как и я тебя, лорд епископ.

— Ах, так слухи врут, и любезность в Беббанбурге присутствует! — он улыбнулся мне, довольный собственной шуткой.

Я ответил улыбкой. Ода, епископ Раммсбери! Удивительно в этом лишь то, что он дан, сын язычников, приплывших в Восточную Англию под командованием Уббы, которого я убил. Теперь дан, сын язычников, стал священником в саксонском Инглаланде. Однако нельзя сказать, что Ода этого не заслуживал — человек он был проницательный и умный, и к тому же на редкость честный.

Последовала пауза — Финан, видевший прибытие Оды, явился его поприветствовать. Ода был с нами, когда мы защищали лунденские ворота Крепелгейт в битве, которая привела Этельстана на трон. Пусть я не христианин и не любитель христианства, но трудно не зауважать человека, бок о бок дравшегося рядом с тобой в жестоком бою.

— А, вино! — воскликнул Ода при виде слуги и, обернувшись к Бенедетте, продолжил: — Должно быть, благословленное солнцем Италии?

— Скорее, моча франкской деревенщины, — ответил я.

— Его обаяние не слабеет, ты согласна, госпожа? — сказал Ода, усаживаясь. Он перевёл взгляд на меня и коснулся массивного золотого креста на груди. — Я привёз новости, лорд Утред.

В словах вдруг послышалась настороженность.