Первый Эллочкин опыт погружения в производство был и вовсе ужасен. Эллочку отправили в «литейку» – литейное производство. Вся такая новая, красивая, воздушная Эллочка впорхнула на второй этаж, пробежалась по коридору, ведущему в цех, и влетела... в ад. По крайней мере, ад ей всегда представлялся именно так: оглушительный грохот, копоть и вонь, черные страшные черти, почему-то жуткий холод и при этом везде призрачные огни. По инерции Эллочка проскочила куда-то в эту темень и гарь. Ноги у нее замерзли, а правую щеку при этом нестерпимо припекло жаром. Эллочка отшатнулась. Справа на толстой черной цепи висел котел с расплавленным металлом, в котором – сразу же представилось Эллочке – уже были заживо сварены с десяток систематических прогульщиков, казнокрадов и непрофессиональных журналистов. Эллочка рванулась было дальше, но ее путь неожиданно преградила красная линия.

Эллочка замерла. За линией была надпись: «При работающем конвейере – не переходить». Тут только Эллочка заметила конвейер.

Конвейер – маленькие вагончики с какой-то рудой, как у гномов в их пещерах, – медленно двигался. На площадке стоял черный, как черт, мужик и лениво нажимал какой-то рычаг. Каждый раз при нажатии из котла, висевшего над конвейером, выливалась порция раскаленного металла в очередной вагончик. Эллочка стояла как вкопанная. На заднем плане, как в кино, мерно двигались черные страшные фигуры и вспыхивали огни. Буйному Эллочкиному воображению происходящее тут же напомнило средневековую мистерию, и она задрожала, потому что непосвященным такое видеть не полагается.

Мужик, впрочем, тоже засмотрелся на Эллочку. И забыл вовремя дернуть рычаг...

Раскаленный металл перелился через край вагончика, брызнул на пол, разбился на ослепительные осколки, часть которых полетела далеко за красную черту и впилась в симпатичные Эллочкины ножки. Эллочка взвизгнула, как ошпаренный поросеночек, и бросилась бежать сломя голову и не разбирая дороги.

...Потом Эллочка, правда, поговорила все-таки с рабочими, гревшимися у костра, разведенного в бочке. А затем ей пришлось выкинуть еще совсем новое бежевое пальтишко, потому что копоть не взялись очистить ни в одной химчистке. Драгунова же, похихикав, выдала ей – издеваясь? – тулуп специально для посещения литейки. Эллочка же весь вечер пребывала в полной прострации, и ей казалось, что она просто чудом осталась жива.

Таким было неведомое ей доселе производство, в котором бывшей училке необходимо срочно разобраться. Стать своей.

Эллочка начала с азов. Завод производил нефтехимическое и целлюлозно-бумажное оборудование. У нее, до сего момента не знавшей, что такое целлюлоза и что бензин получают из нефти, периодически начиналась паника. Своей головы не хватало. Приходилось постоянно всех спрашивать, а ведь не так-то просто, отработав пять лет учителем, вдруг оказаться бестолковой ученицей. И с утра до вечера ей все объясняли очевидные для них вещи, а она продолжала приносить им на вычитку тексты с глупейшими ошибками.

– Емкости для хранения сжиженного пропана – это не бумагоделательное оборудование, а нефтехимическое, – объяснял Эллочке главный «химик» предприятия Виктор Иванович Мальков и как можно мягче, но с видом человека, пытающегося что-то объяснить недоумку, спрашивал: – Разве для производства бумаги нужен пропан?

– Нет, – послушно отвечала Эллочка.

– Правильно, – радовался Мальков, – а что такое пропан, помните? Ну же, с уроков химии?

Модная одежда не спасала. Эллочка чувствовала свою полную несостоятельность. Ведь от нее все ждали, что она будет скрупулезно вникать в суть их дел, выявлять и безжалостно обличать недостатки, тонко подмечать удачи и успехи...

Более того, те самые мужчины, которых она так жаждала видеть вокруг себя, оказались в большинстве своем пред– либо уже пенсионного возраста (хотя некоторые были очень даже ничего...), великими специалистами, которые в Эллочке видели всего лишь глупую девочку, дурочку, брали с ней сразу же сюсюкающий тон и пытались объяснять совсем уж очевидные вещи. А Эллочка, проработав пять лет в женском (читай – бабском) коллективе, начисто забыла, как с этими особями противоположного пола обращаться. Эллочка столкнулась с мужским шовинизмом во всей своей красе (правильнее было бы сказать – уродстве). «Почему бы вам не пойти в другую газету, писать о юбочках-помадках?» – постоянно спрашивали Эллочку. Добиться же их внимания – взять у них интервью! – можно было только после звонка Драгуновой. Любые разговоры с Эллочкой начальникам и специалистам казались пустой тратой времени. А надо было как-то правильно поставить себя, завоевать уважение! Ну или хотя бы просто перестать их бояться...

Эллочка потихоньку впадала в транс.

...Высокие блондины, стройные брюнеты, неженатые остряки, нежно любящие детей молодые мужчины, грезившиеся ей в сладких снах, работали, очевидно, на каком-то другом предприятии...

Вместо них ей приходилось общаться с заводским фотографом Пупкиным – мешковатым мужчиной неопределенного возраста. Пупкин был суетлив и чересчур разговорчив. Что бы он ни фотографировал, выходило страшненько. Котлы-утилизаторы на его фотографиях были неотличимы от корообдирочных барабанов, мужчины и женщины выглядели старше на десять лет. По совместительству он числился в редакции, и Эллочке приходилось его таскать за собой по цехам и кабинетам, контролировать каждое действие, но выходило все равно хуже некуда. А вообще-то он был ничего, милым... Но некрасивым и женатым.

Пупкин Пупкиным, но и на прочих редких особей мужского пола, которым до пенсии еще оставалось хотя бы с десяток лет, Эллочка реагировала как-то вяло. Были, конечно, какие-то мелкие конструкторишки, компьютерщики, переводчики, чьи-то ассистенты и молодые станочники с фигурами атлетов. Те, кто хотя бы не смотрел на нее, как на дуру. Но это все равно было не то, кто-то не те. Эллочка спокойно смотрела им прямо в глаза, откликалась на шутки, но разговаривала с ними как-то не так, без задоринки, не закидывала ногу на ногу и не играла туфелькой.

Гораздо больше, чем непривычное и постоянное присутствие рядом потенциальных женихов, ее волновали трудности в освоении новой стороны жизни в виде котлов-утилизаторов и корообдирочных барабанов, а также упорный отказ со стороны руководства и главных специалистов признать у нее наличие хотя бы зачатков интеллекта, способного в этом разобраться. Неужели же она, человек, который смог понять все психологические выверты романов Достоевского, не сможет разобраться с котлами и барабанами?! В Эллочке неожиданно взыграло честолюбие.

Эта новая сторона жизни была реальной в отличие от Эллочкиного выдуманного мира с балами, красивыми тайными пороками, конными прогулками и пикниками.

Самое интересное, что эта новая, реальная сторона окружающего ее мира – промышленное предприятие, производство, экспортные поставки, экономические расклады, аудиторские проверки и прочее – неожиданно по-настоящему, всерьез увлекла Эллочку. Эллочке стало вдруг интересно вникать в детали производства, в экономику, читать журнал «Бумагоделательное производство» и смотреть политические ток-шоу. «На чем же держится российская экономика? Реален ли на данный момент двойной прирост ВВП? Как работают предприятия? В чем их проблемы?» – такими непривычными для самой Эллочки вопросами вдруг оказалась занята ее голова. Эллочку распирало изнутри. Когда она шагала по территории завода между громадных железобетонных конструкций, среди высоченных кранов, трейлеров, вывозящих пугающих размеров детали, чего-то еще более огромного и монументального, сердце Эллочки трепетало. Она, наша девочка, родилась и выросла в Советском Союзе с гигантскими производствами и свинарниками на десятки тысяч голов, в стране, где каждый человек среди всего этого имел полное право проходить как хозяин. Страна уже давно была не та, а Эллочка со своей нищенской – по меркам развитых стран – зарплатой шагала себе среди корпусов предприятия как хозяйка и радовалась непонятно чему.