Майкл резко вдохнул, на мгновение задержал дыхание, а затем этот вдох растворился в голосе с едва сдерживаемой горечью, наполнившей его слова.

– Мне уже не так просто покупать…книги. Вы хоть знаете, кто он?

Впервые старший мужчина поднял глаза.

– Прошу прощения?

Майкл оживился, даже пришел в восторг.

– Райнер Мария Рильке. Поэт. Его считают одним из самых романтичных…

Профессор Хельд поднял руку, пытаясь остановить студента.

Лицо Майкла вспыхнуло от досады и разочарования.

– Послушайте, все это не имеет никакого значения, потому что сегодня мой последний день, – продолжил он.

Профессор Хельд опустил глаза и придвинул к себе новую стопку бумаг, а затем… протянул Майклу его работу через свой опрятный стол.

– Будьте добры, выполните задание.

Майкл покачал головой, не соглашаясь.

– Сегодня. Мой. Последний. День. Я не собираюсь сидеть и ждать, когда они придут за мной. И меня не отправят в Арбайтсайнзац[5].

Хельд мельком посмотрел на него. Многих молодых людей принуждали работать на немецких заводах, сопротивляться было опасно. Он хотел сказатьэто вслух, но вместо этого предпочел отступить и спрятаться за безопасной стеной.

– И все же вам следует выполнить задание.

Майкл схватил листок. Когда он наклонился вперед, из его сумки на стол выпала листовка. Ее уголок был оторван: очевидно, Майкл сорвал её и, видимо, в гневе. Это была инструкция, призывающая всех евреев зарегистрироваться. Мужчины застыли, уставившись на листовку. Тиканье часов и приглушенные звуки в коридоре заполнили оглушительную пропасть молчания между ними. Хельд вдруг понял, что Майкл еврей, и ощутил себя беспомощным и бессловесным. Он тут же пожалел, что был так строг, но не успел ничего сказать, поскольку Майкл взял лист с заданием, и, нарочито неспешно и дерзко скомкав его, бросил на профессорский стол.

– Вы всерьез считаете, что это важно? Мужество бороться и любить – вот что сейчас важно. И ничего из этого вы не найдете в математических формулах.

Медленно сдвинув очки на переносицу, профессор уставился на комок смятой бумаги.

Эльке распахнула дверь.

– Майкл! Скорее!

Звук чеканных шагов гулко разнесся по коридору – они приближались к классу. Майкл подбежал к двери.

Хельд открыл ящик стола и вытащил книгу. Это был потрепанный экземпляр «Новых стихотворений» Рильке. Он окликнул юношу.

– Пока вы не ушли, манеер Блюм…

Майкл обернулся и Хельдподтолкнул к нему книгу. Невольно заинтересовавшись, Майкл подошёл к столу. Прочитав название, он благоговейно открыл книгу. Хельд наблюдал, как юноша читает слова на первой странице – надпись, сделанную его отцом.

Бессмысленные слова из далекого прошлого, подумалось Хельду. Он вернулся к бумагам, и, снисходительно махнув рукой, пробормотал:

– Возьмите.

Майкл прижал книгу к груди.

– Это мне, правда? Спасибо. Большое спасибо!

От такой яркой реакции Хельду стало не по себе. Он задрал повыше очки и кивнул, неловко перекладывая бумаги.

Майкл уже собирался выйти, но внезапно остановился у двери.

– Думаю, теперь можно спокойно признаться вам, что я ненавижу математику. Хельд усмехнулся, а потом пробормотал, больше себе, чем Майклу:

– Я так и полагал.

Когда Майкл дошел до двери, Эльке быстро втащила его за руку в коридор.

Хельд рассматривал пустое место, на котором много лет лежала так ни разу и не открытая книга. Глубоко вздохнув, он закрыл ящик стола и уже собирался вернуться к работе, но заметил кое-что. Профессор осторожно поднял со стола листовку, оброненную Майклом.

Дверь в кабинет снова открылась и Хельд уже начал обращение:

– Манеер Блюм, вы забыли…Но его удивлению, вместо Майкла там стояла Ханна Пендер – новый университетский секретарь. Это была привлекательная женщина с тонкими скулами и задумчивыми голубыми глазами, редко покидающая приемную. Сегодня на ней была темно-синяя юбка А-силуэта, облегающая бедра и подчеркивающая стройные ноги, и блузка цвета слоновой кости с кружевным вырезом. Заходя в аудиторию, она говорила на идеальном немецком с сопровождающим её серьезным офицером.

Кроме него была также небольшая группа солдат: они остались за дверью, на страже. Строгая серая военная форма резко выглядела неуместно в уютном коридоре с деревянными панелями и высокими окнами в изящных рамах…

– Это профессор Хельд, – сказала Ханна. – Он преподает высшую математику. Она подошла к его столу.

– Здравствуйте, профессор. Мы просто проверяем ваших студентов.

Хельд озадаченно переспросил:

– Моих студентов? Но в аудитории никого нет.

Под столом он сжимал список присутствующих на занятиях. Ему совсем не хотелось отвечать почему тот у него оказался и зачем был спрятан.

Ханна выдавила нервный смешок и кивнула.

Майор целеустремленно бродил по классу, отмечая каждую его деталь.

У больших арочных окон он остановился, загипнотизированный пауком, плетущим свою паутину в верхнем углу. Паук, вращаясь, сплетал снаружи тонкие нити, а легкий ветерок подхватывал его творение, раскачивая, как гамак в море. В аудитории было слышно только тиканье часов, наполняющих комнату возрастающим напряжением с каждым движением стрелок. На переносице профессора под оправой очков проступила капелька пота, и он быстро вытер ее свободной рукой. Майор медленно повернулся к Хельду.

– Профессор Хельд? Интересное имя.

Профессор слегка кивнул.

Офицер подошел к столу и сказал по-немецки:

– По-моему, ваша фамилия и с голландского, и с немецкого переводится как «герой». Надеюсь, вы не собираетесь им становится.

Хельд снова сдвинул очки на нос, посмотрел на майора и ответил по-голландски:

– Боюсь, что я уже.

По лицу военного скользнуло любопытство, сопровождаемое натянутой улыбкой. Он нахмурил брови, оценивая слова профессора.

Хельд продолжал свое умелое наступление:

– Я преподаю гуманитариям, а они предпочитают алгебре литературу.

Военный понял, что профессор шутит, и громко и фальшиво рассмеялся, словно разыгрывая представление перед незримым, но взыскательным наблюдателем. Он резко остановился и, неспешно кивнув, принялся долго и тщательно изучать стол профессора.