Опешив, она застыла в его руках, позволив касаться себя так, как имеет право касаться лишь муж. Но Скриб не был ее мужем и не мог им быть. Никогда. Катрин дернулась и тщетно попыталась оттолкнуть его. Здесь, за кустарником ее никто не увидит и не придет на помощь. Кричать не было никакой возможности. Крик пропадет в его поцелуе…

Эти мысли промелькнули в голове Катрин в одно мгновение, и она… укусила Скриба.

От неожиданности он отпустил ее. И разомкнул губы, ожидая, что и она ослабит хватку, отпустив его. Почувствовав, что Серж больше не держит, герцогиня отступила на шаг. Ее глаза метали молнии.

- Что вы себе позволяете? – зло спросила она и поправила диадему на сбившемся покрывале, прикрывавшем волосы.

Он тяжело дышал. В глазах его читался не меньший гнев, чем в ее. Медленно потрогал распухающую губу. И наконец, иронично изогнув бровь, склонил перед нею колени и проговорил трагичным голосом:

- Я лишь пытался угодить своей госпоже. Коли она недовольна, то пусть накажет меня так, как до́лжно неумелого слугу. И я с радостью приму наказание.

Однако взгляд его вместо того, чтобы быть опущенным к земле, бесстыдно изучал всю ее невысокую, но величественную фигуру. Герцогиня же взирала на коленопреклоненного трубадура у своих ног, понимая, что в его словах на самом деле нет ни капли смирения. Она сделала глубокий вдох и ровно произнесла:

- Вы забываетесь. Ваше поведение не достойно слуги знатной дамы. Мой покойный супруг слишком многое вам позволял. И вы забыли свое место. Ваша обязанность – услаждать мой слух поэзией и музыкой. А ваши канцоны в последнее время навевают на меня лишь тоску. Мне следует подумать о том, чтобы пригласить другого трубадура.

Скриб неторопливо поднялся и расправил плечи. Он был высок, и рядом с ним Катрин казалась совсем хрупкой. Его черные, как смоль, волосы спадали на лицо упрямыми прядями. И все в его облике говорило об упрямстве и гордости, какие не может позволить себе простолюдин, пусть и наделенный талантом. Серые глаза его сделались холодны, как то свинцовое небо над их головами. Оглушающе запричитали вороны, слетевшие с ветвей по-осеннему…. нет, пожалуй, что теперь уже по-зимнему голого дуба.

- Едва ли мое поведение было бы недостойным слуги знатной дамы, ежели бы знатная дама вела себя, как подобает, - бросил Скриб, - а мои поцелуи все же более действенны, чем мои канцоны. Но коли вы недовольны мною… то, вероятно, вам следует озаботиться поисками иного трубадура. Равно, как и мне – поисками другой знатной дамы. Глядишь, и канцоны повеселеют.

- Да как вы смеете, - задохнулась от возмущения Катрин. Грудь ее часто вздымалась, ей было жарко, словно на улице стояло лето в самом разгаре. – Что ж… уходите! Оставьте меня. Вы оскорбили меня всеми возможными способами. Но я не стану жаловаться своему жениху. Иначе, я уверена, он прикажет наказать вас. Я же, в память о покойном герцоге, не желаю вам подобной участи.

Серж Скриб совершенно не слушал, что она говорила – не мог отвести взгляда от того, как алеют ее щеки на легком морозе – скорее уж от злости, чем от смущения. Она очаровательно злилась, это в обычное время забавляло его. Но не теперь, когда до свадьбы оставалось так мало. Проклятая свадьба! Да неужели же не могла она вовсе не выходить замуж, если трубадур ей не пара?!

- Какое благородство, - проговорил он низким голосом, - быть может, спеть вам напоследок? Или лучше все же поцеловать? Как по-вашему, что выходит у меня лучше?

Катрин опешила и некоторое время пристально смотрела на трубадура. Дерзость Сержа переходила все границы дозволенного… Не отводя взгляда от его лица, она негромко размеренно произнесла:

- У вас все выходит скверно!

- Как жаль… Мне казалось, что кое-что вам даже нравилось, мадам, - мрачно ответил Серж, - я надеюсь, вы хотя бы не обвините меня в недостатке старания? Поскольку я очень старался доставить вам удовольствие.

- Вам показалось, Серж, - надменно возразила Катрин. – Впрочем, я тоже ошиблась. Я думала, что вы талантливый творец, а оказалось, что вы лишь старательный ремесленник.

И, вздернув подбородок, герцогиня де Жуайез, невеста короля Трезмонского, повернулась, намереваясь вернуться в замок.

- Этот ремесленник любит вас, мадам, - обреченно крикнул он ей вслед, чувствуя, как руки сами собой сжимаются в кулаки.

Она прикрыла глаза. Судорожно сглотнула. И ускорила шаг.

А он смотрел, как подол ее платья скользит по замерзшей траве, исчезая там, где тропа сворачивала за кустарник. Потом поднял руки, разжал кулаки и посмотрел на красные полумесяцы на ладонях – от впечатавшихся в кожу ногтей. Эти полумесяцы да прокушенная губа – в знак любви. Как же он устал от их бесконечной борьбы. Нет, не любить герцогине трубадура. А меж тем, трубадур готов был бросить к ее ногам целый мир. Впрочем, целым миром он не владел.

Серж Скриб точно знал, когда полюбил ее – в первый миг, как увидел. Она только приехала в дом его покровителя, герцога де Жуайеза, и стала хозяйкой замка, полагая, что стала хозяйкой и ему, Сержу Скрибу. Какая злая насмешка судьбы! Нынче он мог владеть всем, о чем грезил. Кроме одного – сокровенного и драгоценного сердца ее. Ибо то было сердце неприступной герцогини. Все же однажды таявшей в его объятиях.

1185 год, Фенелла

Пожалуй, об объятиях немало мог рассказать видавший виды господин, явившийся в Фенеллу в это утро за два дня до королевской свадьбы, которая по стародавней традиции была назначена на Змеиный день. Он имел вид человека, едва ли ценившего хоть немного подобные объятия и едва ли верившего в то, что возможны они из любви – это отрицало бы саму суть его существования, равно как и смысл всего, к чему он стремился. Он глядел хитро из-под мохнатых черных бровей, в которых проскакивала легкая седина. Озирался по сторонам, и на лице его хмурое выражение поминутно сменялось улыбкой, делавшей его благородные, но некрасивые черты почти уродливыми. В движениях его было немало жизни и сил, едва сдерживаемых им посредством костей, кожи и добротной, но не вычурной одежды. Да, господин был, несомненно, богат, поскольку прибыл на прекрасном вороном коне, равным которому можно было назвать лишь королевского Никса, известного на весь Трезмон. И, безусловно, необычен для знати – при нем не было свиты.

Оказавшись у ворот замка, он нетерпеливо постучал в них рукоятью квилона, вынутого из ножен. И, дождавшись, когда в окошке покажется лицо привратника, проговорил скрипящим голосом:

- День добрый, Жан! Пустите гостя на королевскую свадьбу?

- Откуда вам, мессир, известно, что я Жан? – удивился славный малый, внимательно разглядывавший незнакомца.

- Да я, пожалуй, много чего еще рассказать могу. Коли ты на пороге держать меня не станешь.

- Вы приглашены?

- Конечно, я приглашен! – расхохотался гость. – Мое имя мэтр Петрунель, слыхал? Как могу я быть не приглашен!