Карту Ягмара начертила на берёсте. Собственно, дорога была достаточно проста — примерно день пути до приметного отрожка с красным глинистым обрывом, лысым по южному склону и поросшим непроходимым чёрным ельником по северному. Ний его помнил, мимо него они проехали в поисках мёртвой воды… Отрожек надо огибать с севера, покуда не упрёшься в узкое, длинное и извилистое озеро с берегами, поросшими коркой соли; то есть где-то выше в горах есть и каменная соль, но это долго искать и непросто добыть; а тут — наломать корок два мешка и возвращаться… Словом, ничего трудного в самом таком походе не было, но Ния томило, что Ягмара остаётся совсем одна. За недолгое время, проведённое в холме, он успел привыкнуть к полной ответственности — хотя бы в том, что было ему по силам.

…Холм Ягмара соорудила из синего платка, который долго возила с собой, не зная, как применить. Потом это знание ей открылось. Теперь ни зверь, ни простой человек, ни колдун не могли ни увидеть, ни почуять того, что творилось под склонами, поросшими длинной травой с одной стороны и мхом и папоротником — с другой. Изнутри свод холма казался голубоватым туманом с прожилками, по которым изредка пробегало мерцание…

Немного за полдень сделали короткую остановку и перекусили. Пока что путь вёл по руслу намертво пересохшей речки, один край которого чуть возвышался — где-то по плечо всаднику, — а другой сливался заподлицо с лугами, расстилающимися широко и вольно; и видно было, что недавно сюда издалека языками дотягивались степные пожары. Местами снег лежал, а местами растаял. Высокий же берег сплошь зарос диким колючим боярышником, сквозь который никто бы никогда не продрался. Однако же, отъехав от привала шагов сто, Ний увидел в колючем барьере аккуратную круглую дыру примерно в размах рук шириной. Дыра напоминала кабаний лаз, но раза в три больше…

Шеру привстал на спине своей лошади и зашипел, подняв шерсть вдоль хребта; хвост его стал почти шарообразный.

— Нечего, нечего, — пробормотал Ний, понукая свою лошадь и оглядываясь на Шеру, — давай-ка скорее отсюда…

Лошади, даже не понукаемые, перешли на быструю рысь. Ний поджимал ноги, чтобы не зацепиться за корни или камни. Неожиданно для себя он наконец нашёл удобную посадку на этих крошечных пузатых лошадках — согнув колени и подсунув носки сапог под верёвку, удерживающую на спине лошади самодельное седло из сложенной в несколько раз попоны. Лошади это сначала не понравилось, она сбилась с шага, но потом понеслась ещё резвее.

На шаг они перешли через полчаса. И почти сразу вдали показалось красноватое пятно — тот самый глинистый обрыв.

И всё же засветло до солёного озера добраться не удалось — уж слишком коротким стал день. Ний нашёл подходящее место для ночёвки, пустил лошадок пастись — снег здесь не лёг, а травы, хоть и тронутой морозцем, было вдоволь, — и, не разжигая огня, забрался в варежку. Шеру побродил по шуршащим кустам, разжился парой мышей, поужинал. Ний удовлетворился холодной зайчатиной.

Он уже засыпал, когда Шеру тоже залез в варежку, пробрался к ногам и там свернулся, довольно урча.

Утром пришлось откапываться из-под снега. Когда сели на лошадей, то Ний увидел множество некрупных следов вокруг ночёвки. Следы успели оплыть, и непонятно, кто это был. Не волки, помельче. Лисы? Ну, может быть… но стаей?..

До цели добрались к полудню. Озеро лежало в глубокой низине. Ний долго искал место, где удобно и безопасно подобраться к берегу, нашёл — по следам. То ли козы, то ли небольшие здешние олени уже спускались сегодня полакомиться. Больше часа он выламывал пласты соли, стараясь поменьше прихватывать грязи, и наполнял мешки.

Когда он выбрался наверх со вторым мешком, уже начало смеркаться. Лошади были чем-то встревожены, переступали с ноги на ногу, — а Шеру спрыгнул с дерева и побежал ему навстречу, беззвучно раскрыв рот.

И тут Ний увидел, что все деревья вокруг сплошь покрыты птицами. Кажется, это были галки. Они сидели в совершенном молчании и лишь изредка перелетали с ветки на ветку.

Ний опустил мешки на землю. Птицы как будто не обращали на него ни малейшего внимания, но от них веяло невнятной угрозой. Он подозвал ездовую лошадку, потянул было из парга лук, но сообразил — от лука не будет никакого толку. Тогда он связал мешки горловинами, подозвал вторую лошадку, перекинул ей мешки через спину, закрепил. Кивнул Шеру: полезай. Но Шеру вместо этого пробежал у него между ног, вскочил сзади на плечо и принялся яростно шептать на ухо.

— Всё равно надо уходить, — сказал Ний. Он взял обеих лошадок под уздцы и повёл назад — туда, откуда пришли.

Позади тут же послышался шум крыльев — птицы по одной, по две снимались с места и перелетали вперёд, садясь на деревья по ходу движения.

Пройдя совсем немного, Ний остановился. Они словно и не трогались с места: стая всё так же беззвучно сидела на ветвях над их головами. Ний забрался на лошадь — Шеру покачнулся, но остался на его плече — и уже привычно сунул носки сапог под верёвку. Лошадка сразу пошла вскачь, навьюченная последовала за ней. Слышно было, как хрустят, уминаясь, пластины соли.

Птицы теперь летели над ними, не присаживаясь. Этот молчаливый полёт — слышен был лишь шелест крыльев — начинал не на шутку тревожить. Свободные птицы никогда так себя не ведут, значит, их кто-то послал. Но зачем? Чтобы следить? Достаточно одной-двух. А вот если они нападут — не отобьёшься…

Пока не нападали. И даже помёт не роняли — то есть роняли, наверное, но где-то в стороне.

Вскоре впереди возник просвет в деревьях, и в просвет глянуло садящееся солнце. Пора была искать место для ночлега. Ний решил остановиться на урезе леса и жечь костёр всю ночь. Ну, не поспим, впервой, что ли…

И всё-таки ночью он время от времени, погружаясь в размышления, соскальзывал в сон. Понимал, что уже не здесь, просыпался, подбрасывал сучья в огонь. И снова предавался раздумьям, не в силах себя сдержать. Но если бы кто-то в этот момент спросил его: о чём думаешь, человек? — он бы не смог ответить.

На рассвете тронулись дальше. Медленно и редко падал снег, и медленно над головой, описывая круги и тем уравнивая свою небесную скорость с неторопливыми наземными тварями, летели чёрные птицы.

И эта деревня была пуста. Здесь даже коровы не мычали. Фриян решил дождаться повозок с учёными и придержал коня, пропуская вперёд воинов. Он всё равно знал наперёд, что увидит там, во дворах и домах: либо совсем уже мёртвых, изгрызших зубами лавки, на которых они лежали, либо ползающих на локтях безумцев, истощённых до последней степени, но не видящих еду и не понимающих, что это еда, — даже когда им насильно засовывали в рот хлеб, они в ужасе отбивались и отплёвывались. И зачастую тут же умирали в конвульсиях, словно тот хлеб был страшным ядом для них…

Он оглядел несжатые поля вокруг. Сытые, тяжёлые, не способные взлететь грачи и вороны были повсюду.

Не следовало брать учёных, в который раз подумал Фриян с досадой. Что они могут сделать тут, кроме как в оторопи смотреть по сторонам и бормотать на своём греческом? А продвижение из-за них медленное, и если какое-то неизвестное зло гуляет по здешним землям и наводит на людей порчу, то оно всякий раз успевает уйти от неповоротливой «эпистимоники экстратии»[3]…