Марино тронул меня за локоть, чтобы отвлечь от созерцания фотографий.

– Вот как этот тип проник в дом, – проговорил детектив, указывая на открытую дверь, ведущую в маленькую комнатку.

Это оказалась ванная, такая же чистенькая, как и остальные комнаты в доме Петерсенов. Пол выложен белой керамической плиткой, стены оклеены голубыми обоями, в углу – плетеная корзина для белья. Окно над унитазом было открыто настежь. Сырой ветер шевелил накрахмаленные белые шторы. Из темноты доносилось пение цикад.

– Москитная сетка разрезана. – Марино смотрел на меня безразлично. – Болтается за окном. А прямо под окном – скамейка. Выходит, этот тип влез на скамейку и подтянулся на руках.

Я внимательно осмотрела пол, раковину, унитаз. Странно, ни грязи, ни следов от ботинок. Может, мне просто отсюда не видно? Но в ванную я, естественно, не пошла – не хватало еще наследить самой и добавить работы полицейским.

– Не знаете, окно было заперто?

– Непохоже, – отозвался Марино. – Остальные точно были заперты – я уже проверил. Убитая, кажется, не особенно беспокоилась на этот счет. А ведь забраться в дом легче всего через окно ванной – оно и к земле поближе, и не с фасада – свидетеля не будет. Сразу в спальню лезть неудобно – жертва может услышать. А тут все шито-крыто – видно, парню сноровки не занимать. Да и ванная от спальни далеко – как угодно чутко спи, не услышишь.

– А двери тоже были заперты, когда муж вернулся?

– Он утверждает, что да.

– Значит, убийца вышел тем же путем, что и вошел.

– Очень глубокомысленный вывод, – съязвил Марино. – Нет, каков подлец! – Детектив заглядывал в ванную, не переступая через порог. – Прямо лисичка-чистюля! Ни пятнышка не оставил, гаденыш, точно хвостом следы заметал! А ведь погодка-то была хреновая! – Марино посмотрел на меня так, словно я лично помогала убийце с уборкой. – Как ему удалось не промочить ботинки? Он летать умеет, что ли?

Интересно, куда это детектив клонит? Глядя на Марино, я никогда не могла понять: то ли он так хорошо владеет мимикой, то ли просто тормозит. По доброй воле я бы не стала работать с таким типом, но выбирать не приходится – я подчинялась этому доблестному сержанту. Марино стукнуло сорок девять, лицо у него было помятое – то ли жизнью, то ли от дурных привычек. Он мучительно долго лысел и потому расчесывал седые патлы на косой пробор в районе уха и забрасывал их через всю плешь к другому уху. Марино высокий, около метра восьмидесяти, под глазами у него мешки от большой любви к виски и пиву. Галстук он явно не менял со времен Вьетнамской войны – широченный, в красно-синюю полоску и вечно сальный (разумеется, на войне как на войне, не до стирок). Короче, Марино являл собой великолепный образчик копа из малобюджетных детективов. Не удивлюсь, если окажется, что он держит попугая, которого в свободное от работы время учит ругаться, и что его квартира завалена порножурналами.

Я прошла по коридору и остановилась напротив спальни. На душе было паршиво.

В спальне работали двое сотрудников отдела идентификации – один посыпал все вокруг магнитным порошком, другой занимался видеосъемкой.

Лори Петерсен лежала на постели. Бело-голубое покрывало почти сползло на пол. Одеяло было сбито в ком – явно ногами; полусорванная простыня открывала матрас, подушки валялись как попало. Бардак на кровати странно контрастировал с идеальным порядком спальни, являвшей собой образчик представлений среднего класса об уюте, который неизбежно ассоциируется с полированной дубовой мебелью.

Лори была абсолютно голая. На прикроватном коврике валялась ее ночная сорочка бледно-желтого цвета, распоротая ножом сверху донизу, – то же самое наблюдалось и во всех предыдущих случаях. На прикроватном столике – том, что ближе к двери, – стоял телефон, провод от него преступник сорвал со стены. У двух настольных ламп провода тоже были срезаны. Одним из них маньяк связал запястья Лори у нее за спиной, из второго же сделал хитроумный силок – именно так он поступал с прочими жертвами: петля охватывала шею женщины, провод по спине спускался к связанным запястьям, пропускался через эти наручники и крепко стягивал лодыжки. Пока ноги жертвы были согнуты в коленях, петля на шее болталась свободно. Но стоило только женщине вытянуть ноги – например, рефлекторно, от боли, или под тяжестью тела насильника, – как петля затягивалась на шее, как лассо.

Смерть от удушья наступает в считанные минуты. Но для клеток живого организма, каждая из которых вопиет о кислороде, эти минуты превращаются в вечность.

– Доктор, можете войти. Я закончил со съемкой, – произнес сотрудник отдела идентификации.

Внимательно глядя под ноги, я приблизилась к кровати и надела хирургические перчатки. Затем сделала несколько снимков жертвы на месте преступления. Ее лицо раздулось до неузнаваемости и было багровым, почти синюшным, от прилива крови, вызванного затянутой удавкой. Из носа и рта вытекли две багровые струйки. Я отметила, что Лори была довольно высокая – около метра семидесяти – и что она сильно располнела со времени поездки на море.

Внешность пострадавшего всегда имеет значение, особенно в нашем случае, когда отсутствие закономерности при выборе жертвы преступником стало почерком последнего. Четыре задушенные женщины были совершенно не похожи друг на друга, маньяк, кажется, не имел даже расовых предпочтений. Третья по счету жертва, очень стройная девушка, например, вообще была темнокожей. Первой жертвой стала рыжеволосая пышка, второй – миниатюрная брюнетка. И профессии не совпадали: школьная учительница, писательница, секретарша и вот теперь – врач. Вдобавок они жили в разных районах города.

Я измерила температуру в комнате и температуру мертвого тела. Воздух – 21 градус по Цельсию, тело – 34. На самом деле точно назвать время смерти не так-то просто. Скажу больше: если нет свидетеля или если часы убитого не остановились вместе с его сердцем, определить точное время гибели человека вообще невозможно. Лори Петерсен умерла не более трех часов назад. Тело остывает примерно на одну и две десятых градуса в час, тело же миссис Петерсен еще только начало коченеть.

Я осмотрелась в поисках улик, которые могли бы потеряться по дороге в морг. Посторонних волосков не обнаружилось, но я нашла множество ворсинок, преимущественно белых, от покрывала, и несколько темных. Я собрала их пинцетом в герметичные металлические контейнеры. Самыми значительными уликами казались мускусный запах и остатки спермы, засохшей на бедрах жертвы.

Сперму находили и на телах трех предыдущих жертв, но следствию пользы от нее не было никакой. Насильнику повезло: он принадлежал к двадцати процентам людей, у которых невозможно обнаружить антигены в слюне, сперме, поте и тому подобном. Иными словами, его группу крови нельзя было определить, имея образцы выделений тела. То есть без образца крови мы не сумели бы его идентифицировать. А кровь у него могла быть какой угодно группы.

Еще совсем недавно эта особенность убийцы сделала бы его неуязвимым, а вину – недоказуемой даже в случае совпадения остальных улик, однако сегодня генетика шагнула далеко вперед. Нам осталась самая малость: поймать маньяка, взять у него сперму на анализ – и ученые определили бы его ДНК и выяснили, совпадает ли эта ДНК с ДНК человека, оставившего сперму на телах жертв. Ну конечно, если у преступника случайно не обнаружилось бы однояйцевого брата-близнеца...