Когда она опустилась на кровать, появились слуги с хлебом, сыром и вином. Другие под надзором старшей камеристки Амирии заносили в комнату багаж. Это была сестра одного барона из Шропшира. Вдова тридцати с лишним лет, расторопная и сообразительная, она отличалась спокойствием и религиозностью. Женщина предпочитала держаться в стороне от политики – именно такой человек и требовался Генриху при строптивой жене. Никому из окружения королевы не полагалось иметь даже малейших склонностей к интриге, если только они не докладывают обо всем Генриху.

Амирия сняла с Алиеноры яловые сапожки для верховой езды и заменила их на мягкие домашние туфли из овчины.

Вслед за челядью в покои заглянул Гарри и по-хозяйски огляделся:

– Мама, все ли тебя устраивает? Нужно ли тебе еще что-нибудь?

Она устало мотнула головой:

– Только то, что мне не позволено иметь.

– Я бы дал тебе это, если бы мог. Ты знаешь сама.

Амирия завершила свою работу, и Алиенора вытянула ноги.

– Да, все мы ограничены в возможностях, каждый по-своему.

Гарри налил вина в один из бокалов и поднес матери.

– С вином все в порядке, – сказал сын, заметив ее сомнения. – Оно из моих запасов, не от отца.

Королева осторожно пригубила вино. Обычно при дворе подавали нечто похожее на уксус, но этот напиток был густой, бархатистый, с привкусом ее родного Пуатье и оттого горько-сладкий.

– Позвать остальных?

– Не сегодня, – поспешила отказаться Алиенора. – Сначала мне нужно поспать.

Она мечтала обнять всех своих детей, но нельзя было показываться им на глаза в таком состоянии – усталой, слезливой, в растрепанных чувствах. Особенно Ричарду. Что касается Генриха, то о нем она даже думать не могла – одна мысль о ненавистном супруге вызывала тошноту.

– И ты иди отдыхать.

Ее неприятно кольнуло облегчение, с которым Гарри воспринял эти слова. Такое же выражение Алиенора видела на лицах людей, обремененных долгом по отношению к стареющим родственникам.

– Мама, я сделаю все, чтобы тебя не потревожили.

– Уверена, стража за дверью тоже за этим проследит.

Когда сын удалился, она откинулась на подушки и велела камеристке затянуть полог. Раздеваться сил уже не было. Алиенора повернулась на бок, поджала колени и провалилась в сон.

Винчестерский замок,

апрель 1176 года

Пробуждение началось с непонимания, где она находится. Все тело ломило, любое движение причиняло боль. Во рту пересохло. Алиенора смотрела на раму балдахина, расписанную серебряными звездами, и пыталась собраться с мыслями, а потом найти в себе силы, чтобы встать и шагнуть навстречу миру. Из-за полога доносился шепот: Амирия разговаривала с другой камеристкой. Должно быть, час уже поздний. Но зачем вообще вставать? Почему бы не остаться здесь, в постели, а время пусть течет мимо, как хочет.

Послышался еще один женский голос – он о чем-то спрашивал дам королевы, мягко, но с несомненной властностью. А через мгновение зашуршал полог, и в прямоугольнике света возникла золовка Алиеноры, Изабелла де Варенн. В руке она держала кубок.

– Я отослала вчерашнее вино и принесла вам свежей воды из ручья, – объявила Изабелла. – Еще вас ждет теплый хлеб с медом, и я взяла на себя смелость приказать, чтобы приготовили ванну.

Ошеломленная Алиенора приняла кубок и сделала глоток. Вкусная холодная вода освежала, а появление Изабеллы смягчило сердечную боль. Это был истинный, верный друг.

– Гарри рассказал мне вчера о вашем приезде, но настоял, чтобы я вас не беспокоила. А то бы я сразу пришла!

Королева отставила питье и раскрыла объятия. Изабелла обняла ее и вдруг залилась слезами, тогда уже заплакала и Алиенора.

– Глупышка, – всхлипнула она и, вытирая глаза, отстранилась. – Смотри, что ты наделала.

– Ничего не могла с собой поделать. – Изабелла деликатно промокала лицо подкладкой рукава.

– У тебя слишком нежное сердце, – пожурила подругу Алиенора. – Потому-то я и не вынесла бы встречи с тобой сразу по приезде. Да и сейчас у меня не очень получается. – Она снова взяла кубок. – Ах, Изабелла, это так трудно – из унылого существования снова окунуться в жизнь, насыщенную яркими красками. Тебе даже не представить, что он со мной сделал.

Тем временем в покои заносили ванну и кадки с горячей водой.

– В любом случае я хочу помочь.

Королева подавила вспышку раздражения. Отличительной чертой Изабеллы всегда было стремление помогать тем, кто оказался в нужде. Очевидно, и она, Алиенора, в глазах подруги стала одной из таких несчастных.

– Только не смей жалеть меня! – предупредила она.

Карие глаза Изабеллы глянули на нее с обидой.

– Я никогда этого не делаю! Вы несправедливы ко мне.

В руках у нее появился флакон с розовым маслом. Подойдя к ванне, она добавила в горячую воду несколько баснословно дорогих капель, и комнату затопили волны чудесного аромата.

– С природой не поспоришь. – Алиенора смягчила замечание улыбкой, однако Изабелла по-прежнему смотрела на нее с укором.

Разоблачившись при помощи камеристки, королева ступила в ванну и с тихим стоном погрузилась в обжигающую, благоухающую розами воду.

Изабелла вновь наполнила ее кубок.

– Иоанн и Иоанна так обрадовались, когда узнали о вашем прибытии, – поделилась она.

У Алиеноры сдавило горло. Упрятав ее в Сарум, Генрих отобрал у нее не только свободу, но и детей. Изабелла, вторым браком бывшая замужем за единокровным братом Генриха Амленом, приютила их у себя в доме и воспитывала вместе со своими детьми. Это было единственным светлым пятном в горестном существовании королевы.

– Как они растут?

– Очень хорошо! – с теплотой в голосе воскликнула Изабелла. – Вы сами скоро убедитесь. Иоанна – настоящая маленькая дама, а Иоанн с Уильямом теперь не только кузены, но и близкие друзья.

– Было огромным облегчением знать, что они находятся под твоим присмотром.

Изабелла отмахнулась от благодарности, но слова Алиеноры явно доставили ей удовольствие.

– Заботиться о них – честь для меня. Они такие умницы. Не видела ребенка, который бы сравнился с Иоанном по мастерству в шахматах, а Иоанна уже читает без запинки.

Алиенора светилась от гордости, пока Изабелла рассказывала об успехах младших детей, но не могла справиться с тайным негодованием и невольным чувством вины: это она должна расхваливать достижения своих детей, а не узнавать о них из уст другой женщины, хотя она ей как сестра и к тому же давняя подруга. Тем не менее на душе у Алиеноры потеплело, как будто солнечные лучи разогнали вязкий туман. Ее пробудили к жизни, и этого уже не изменить.