Запоздалые панегирики исполнительскому искусству Ирен, заполнившие мировую прессу, уже ничего для нее не значили. Даже набеги на модные салоны Ворта и других кутюрье не могли утешить несчастную, ведь она потеряла не просто призвание и славу – она потеряла саму себя. Поначалу моя подруга бросилась скупать платья, туфли и шляпы с тем неистовством, что сопровождает чувство долгожданной свободы и богатства, о котором можно было только мечтать в то время, когда я, Пенелопа, осиротевшая дочь приходского священника, жила вместе с ней в скромной лондонской квартире в районе Сефрен-Хилл.

Однако чудесным платьям – увы! – не суждено было увидеть огней рампы. Во французском обществе к моей подруге обращались «мадам Нортон». Никто не знал, что под образом никому не известной жены английского юриста, переведенного в Париж по долгу службы, скрывается Ирен Адлер, примадонна родом из Америки, чей прекрасный голос и удивительная красота принесли ей всемирную славу и вызывали всеобщий восторг. А если бы кто-то и узнал в ней знаменитую певицу, моя подруга, несомненно, убедительно доказала бы, что это ошибка, тем самым навсегда расставшись со своим великим прошлым.

Что же касается ее хваленого дара к раскрытию загадочных преступлений, его Ирен тоже оставила далеко позади вместе с Сефрен-Хилл и Бейкер-стрит.

Ирен Адлер – моя подруга и прежняя соседка по комнате, некогда оперная примадонна и актриса, успевшая побывать и сыщиком-любителем, – имела все, к чему стремится тридцатилетняя женщина: красивого и верного мужа; деньги, которых хватало на безбедную жизнь; неувядающую красоту и наряды, призванные эту красоту подчеркнуть… Короче говоря, у бедняжки оставалась целая куча времени, чтобы занять чем-то полезным свои прекрасные руки, столь искусно играющие на рояле, – и ровным счетом ни одного ст́оящего дела.

Порой даже мнимая смерть причиняет острую боль.

– Ирен, ты спятила?

Подруга доставала из гардероба шали, туфли, брюки и разбрасывала их по всей спальне.

– Спятила? – Раскрасневшаяся Ирен оторвалась от своих трудов. – И не говори! Как мне вообще взбрело в голову накупить столько одежды? Никак не могу отыскать одной вещицы.

Она вновь зарылась в груду тесемок и корсетных лент, напомнив мне нашего черного кота Люцифера – тот столь же усердно атакует ковер, обустраивая себе уютное спальное местечко. Не успела я подумать о нашем питомце, а он уже тут как тут – ловит когтями разлетающуюся в разные стороны тесьму.

– Ирен, умоляю! Calmez-vous, s’il-vous-plait[5].

Она тотчас обратила на меня внимание, что случалось всякий раз, стоило мне только заговорить по-французски, – должно быть, из-за моего ужасного акцента.

– А вот и не успокоюсь! И твой французский мне в этом уж точно не поможет, Пенелопа. Он, знаешь ли, еще больше выводит меня из себя! Да где же они, черт их дери? Когда они мне так нужны!

Я решила помочь подруге и принялась чистить отвергнутые ею вещи. Несчастный кот устроился на обюссонском ковре, где, словно по чистой водной глади, плясали блики полуденного солнца.

– Немедленно перестань! Ты же не горничная! – запротестовала Ирен с несвойственным ей снобизмом.

– Все лучше, чем сидеть сложа руки, – тихо промолвила я.

– Прости. – Подруга на мгновение закрыла лицо руками, словно раскаиваясь, затем украдкой взглянула на меня сквозь пальцы. Ее грустные янтарно-карие глаза молили о прощении. – Сегодня я обедала с Сарой Бернар и…

– С Сарой Бернар!

– Ты говоришь так, словно речь о маркизе де Саде, – улыбнулась Ирен. – Она ведь всего лишь актриса.

– Но она позорит свою благородную профессию! И как ты только общаешься с подобной особой? Знаешь, ведь у нее были десятки любовников, причем кое-кто – всего на одну ночь! Она тебя недостойна!

Глаза Ирен сверкнули – да так ослепительно, что даже софиты обратились бы в пепел, будь она в эту минуту на сцене.

– Сара – блестящая актриса. У нас много общего. За обедом мы беседовали, так сказать, на профессиональные темы – обсуждали вокальное мастерство. Ведь она произносит слова столь же чисто, сколь я беру фа-диез. Она просто чудо, само совершенство!

– Как же ты познакомилась с этой куртизанкой?

– Я ей представилась… – раздраженно покрутила головой Ирен. – И мы сразу нашли общий язык.

– Как же, представилась! Ты ведь не можешь открыть свое настоящее имя.

– Я назвалась мадам Нортон, американской певицей, и призналась, что являюсь страстной поклонницей мадемуазель Бернар. Ну не дуйся, Нелл! Все это чистая правда.

– Надеюсь, кроме того, что ты ее поклонница. Уму непостижимо! Сперва ты благоразумно сочла, что певческий дар еще не повод становиться легкой добычей для мужчин, а теперь вот удостаиваешь вниманием сию ужасную женщину!

– Прежде всего, Сара – артистка, а значит, она вправе поступать с мужчинами так, как ей заблагорассудится. Лишь ей одной из актрис «Комеди франсэз» удалось создать собственную труппу и объездить весь мир. В ней кроется великая сила. Быть может, она полагает, что тесная связь с одним мужчиной погубит ее карьеру. Отдаваясь многим, она не посвящает себя ни одному. А коль скоро мы об этом заговорили, мужчины порой сами во всем виноваты.

– Ирен!.. – Я почти лишилась дара речи, так что едва вымолвила ее имя.

Тем временем Люцифер нежился на солнце, наблюдая за нами спокойным, оценивающим взглядом распутника – роль, которую он, несомненно, с блеском исполнял во время своих ночных похождений. Я поежилась при мысли об участи благовоспитанных кошечек Нёйи-сюр-Сен.

Ирен погладила меня по руке:

– Успокойся, дорогая. Годфри не о чем волноваться. Даже заурядный брак превратится в сказку, когда рядом такой необыкновенный мужчина. Но я сужу Сару Бернар исключительно по ее собственным критериям. Помнишь, что король Богемии сказал обо мне Шерлоку Холмсу? Что у меня «железный характер». У Сары он тоже из железа, да к тому же закаленного! Потому-то я и ищу сейчас старые сапоги. Сегодня вечером у нас с Бернар тайное свидание на бульварах.

Наконец Ирен с облегчением вздохнула, вызволив злополучные сапоги и несколько саржевых мужских костюмов из дремучих дебрей гардероба.

– Мрачновато для развеселого Парижа, – посетовала подруга. – Наверное, чтобы сойти за денди, стоило бы поискать театральный костюм, но только не слишком женственный – иначе из нашей славной затеи ничего не выйдет.

Ирен прижала потрепанные вещицы к груди и блаженно улыбнулась, лишь только бархат и саржа коснулись ее кожи.

– Так что же, вы с этой особой сегодня вечером переоденетесь в мужчин? – удивилась я.

– Безусловно!

Ирен схватила щетку и принялась чистить сюртук. Пыль попала в глаза Люциферу; мой любимец тотчас заморгал и поспешил удалиться. Я чихнула.