– Ох, Нелл! Ты даже чихаешь неодобрительно. Ну что нам мешает немного расслабиться? Сара пока еще не привыкла появляться на публике в образе мужчины. А ей это совершенно необходимо, ведь она актриса. Кроме того, приличных женщин не слишком-то жалуют в модных парижских кафе, а мне не терпится пообщаться с местными острословами.

Что мне оставалось? Ирен была себе на уме – и это еще мягко сказано. В четыре часа, перевоплотившись в английского джентльмена, она вышла из дому, оставив Годфри записку, что вернется к девяти.

Уже выйдя за двери, примадонна вдруг принялась паясничать: она залихватски поправляла блестящий цилиндр и размахивала тростью, а в глазах ее плясал озорной огонек. Тем временем к парадному подъезду подъехал кучер и осведомился, куда отвезти «месье».

– Прямиком к черту, – чуть слышно проговорила я, провожая взглядом Ирен, которая уселась в открытое ландо, как любой другой молодой джентльмен.

Годфри вернулся в шесть часов. Я отметила, что выглядит он не менее изящно, чем переодетая Ирен; внешность его светилась истинно мужским благородством, которому сегодня подражала моя подруга.

Довольно высокого роста, с черными как смоль волосами, Годфри Нортон мог похвастаться образцовыми манерами и ясным умом. Из-за правильных черт лица и безукоризненной опрятности его часто считали щеголем; мое же сердце он покорил мудростью и добротой, что сквозила в его серых глазах. Потеряв отца, я осталась одна-одинешенька, и если я и мечтала о старшем брате, лучшей кандидатуры, чем Годфри, было не найти.

Он оставил шляпу и трость в прихожей и заглянул в музыкальную комнату, где стоял раскрытый рояль. Иногда Ирен часами напролет терзала потертые клавиши из слоновой кости, исполняя печальные сонаты Грига.

– Как прошел день? – спросила я у Годфри с сестринским почтением.

– Мне посчастливилось завести несколько новых знакомств во Французской академии. Похоже, Парижу требуется юрист, осведомленный в области британского права. Особенно в той его отрасли, что связана со сценическим искусством.

– Лучше тебя с этой работой никто не справится, ведь ты замечательно владеешь французским языком.

– Ах, если б я столь же замечательно владел французским правом! – засмеялся Годфри и картинно закатил глаза, как это принято у французов. – Не зря же Мольер сатирически отзывался о нашем поприще, назвав его хитросплетением древних обычаев и поправок, которые то вносятся, то отменяются в зависимости от революционных настроений… и непосредственных интересов властей.

Он осмотрелся и остановил взгляд на гадком попугае по кличке Казанова, щелкавшем семечки в клетке, что стояла у окна; затем на Люцифере – тот прятался за жилищем попугая, лелея весьма определенные надежды; на Софи, нашей дюжей служанке, несшей поднос с чаем. Наконец Годфри снова повернулся ко мне с безмолвным вопросом.

– Она ушла. – Я протянула ему записку Ирен.

– Вот как? Ну не к портнихе же, в столь поздний час!

– И уж точно не к парикмахеру. Боюсь, на сей раз путь ее лежит… к костюмеру.

– Ирен хочет вернуться на сцену? – удивился Годфри. – Впрочем, почему бы и нет? Скажем, под псевдонимом. Благодаря интенсивным занятиям она прекрасно говорит по-французски.

Казалось, он был несказанно рад – в голосе его звучало такое облегчение, что мне очень не хотелось лишать его наивных иллюзий. И все же пришлось.

– С ней Сара Бернар! – выпалила я.

Годфри и глазом не моргнул:

– Что ж, достойная подруга для начинающей актрисы иностранного происхождения.

– Они гуляют по бульварам. В мужских костюмах. Вместе!

– Понятно. Пишет, что вернется к девяти. – Годфри сложил записку и взял предложенную мной чашку чая, хотя я так разволновалась, что забыла добавить сахар.

– Что же, тебя это совсем не удивляет? – возмутилась я.

– С чего бы? Во время нашей второй встречи на ней был именно такой наряд! Я до сих пор с упоением вспоминаю, как она сняла хомбург[6]и на плечи хлынул водопад чудесных каштановых волос.

– А я – с ужасом! – призналась я. – Я-то в то время уже работала у тебя машинисткой, а с Ирен ты знаком практически не был. Если не считать той ссоры, что произошла между вами, когда ты увидел ее в первый раз. Откуда тебе было знать, что она способна изменить внешность и одежду столь радикально! Помню, я и представить боялась, чт́о ты скажешь о ее смелом перевоплощении, хотя, конечно, оно было ей необходимо, чтобы спастись от короля Богемии и его агентов.

Годфри улыбнулся с таким видом, будто и впрямь был моим старшим братом. Признаться, порой это меня раздражало и в то же время успокаивало.

– Дорогая моя Нелл, прости, что не признался тебе, какое впечатление произвела на меня Ирен, показав свое истинное лицо. Должны же и мы с ней иметь кое-какие секреты.

– Я… Конечно! – смутилась я. – Разумеется, я не должна вмешиваться в вашу личную жизнь, то есть в дела семейные… э-э-э… в ваши интимные… – Что бы я ни говорила, звучало ужасно бестактно.

Годфри засмеялся и отхлебнул несладкого чая:

– Ну не может Ирен жить без приключений! Ни брак, ни смена обстановки не исправят ее натуры. Но я рад, что она наконец выходит в парижский свет. Мне-то ничего не стоит начать новую жизнь в другой стране, ведь я и на родине человек непубличный. Я могу работать в Париже и даже ездить в Англию, не раскрывая своего имени. Ирен же… – нахмурившись, Годфри помешал серебряной ложечкой отсутствующий сахар, – ради нашего брака пожертвовала многим: уехала из Лондона, потеряла карьеру и даже свое призвание.

– И сделала бы это еще тысячу раз! – вскричала я, стараясь убедить Годфри, что нынешние проделки моей подруги не связаны с их отношениями. – Вот если бы…

– Продолжай, Нелл. Не бойся. Ты ведь знаешь, я рассчитываю на твою искренность.

Я залилась краской:

– Честно говоря, я не уверена, стоит ли Ирен возвращаться на сцену. В парижском театре царят зависть и разврат – да похуже, чем в Лондоне. Приличной замужней женщине…

– По-моему, Ирен уже предупредила нас, что этот титул ей не светит.

– Она и тебе это заявила?

– Именно так, и я совсем не возражаю. Под маской приличия нередко скрывается уродство лицемерия, Нелл. Пусть Ирен остается такой, какая она есть, – это ничуть не помешает ей заслужить уважение тех, к чьему мнению действительно стоит прислушаться.

– Тогда, возможно, тебя заинтересует моя идея.

– Какая же?

– Поспрашивай новых знакомых, нет ли для Ирен какой-нибудь работы… вроде той, которой она занималась в Лондоне.

– Ты хочешь, чтобы Ирен вернулась к расследованиям? Что ж, мысль неплохая. Однако ей предстоит столкнуться с французскими законами, да к тому же с языковым барьером. Поверь, и то и другое – сомнительное удовольствие. Взять, к примеру, французское право. Наследства, финансы, титулы, завещания… Боюсь, Ирен вряд ли светит что-либо поинтереснее поисков какого-нибудь пропавшего наследника. Возиться с подобной чепухой – и это после того, как она отыскала Бриллиантовый пояс казненной королевы и сбежала от жаждущего возмездия монарха!