Раби возражал уже серьезно:

– Если бы Давид не был иудеем и не соблюдал законы иудаизма, Всевышний не сделал бы его королем Иудеи.

– Но Он сделал его королем, – торжественно заявил Збигнев. – Сделал, не смотря на то, что Давид не соблюдал законы иудаизма.

– Он не мог их не соблюдать будучи королем Иудеи.

– Он нарушал заповеди Моисея. Он соблазнил замужнюю Версавию, велел убить ее мужа, это уже в старости. Можно представить себе, что он вытворял, когда был помоложе! – Президент Шали за спиной Раби откровенно улыбался. А Раби сказал: – Вывешивать в здании синагоги обнаженного Давида нельзя.

– Хорошо, – устало согласился Збигнев. Я нарисую ему набедренную повязку. – Раби подошел к следующей картине. Это был Моисей перед восхождением на гору Синай. И Моисей и его брат Аарон со своими сыновьями были в белых покрывалах, а вот сыновья Моисея, умоляющие отца не ходить на огнедышащую гору, были обнажены. Лицо Моисея было вдохновенным. Збигнев, наверное, хороший художник. Раби внимательно разглядывал обнаженных сыновей Моисея. У одного из них были отчетливо видны яйца. Збигнев, предупреждая всякие возражения, заговорил:

– Да, два парня, сыновья Моисея голые. Ведь они еще не знают заповедей. Моисей только еще собирается подняться на Синай за этими заповедями. Вот когда он принесет эти заповеди, они тут же оденутся. В смокинги. – Раби ничего не сказал, подошел к следующей картине. Это был опять царь Давид, но уже в старости. Он сидит на крыше своего дворца, смотрит вниз на город и впервые видит Версавию. Она искупалась в бассейне внутреннего дворика своего дома и выходит из воды. Голая. На первом плане сидящий Давид в белой тоге. А Версавия далеко внизу, еле видно ее, но видно что она голая. Раби надел очки, подошел вплотную к картине, разглядывая крохотную Версавию. По лицу Збигнева было видно, что он готов отразить любые возражения. Но Раби молча отошел к другой картине. Это была оборона Масады. Збигнев заранее объяснил мне содержание своих картин. Защитники Масады копьями, мечами и камнями отбивались от лезущих на стену римских легионеров. Некоторые воины Масады были голыми. Но их силы были на исходе, у них не было ни еды, ни воды, и всем им было суждено погибнуть, тут было не до одежды. Так что у Раби возражений не было. Еще была картина, где Самсон раздирает пасть льву. Этот сюжет был знаком мне с детства. Самсон был в набедренной повязке из леопардовой шкуры, так что вопросов о наготе не было. Раби только спросил, почему Самсон по юношески изящный, если он должен быть силачом с громадными бицепсами. Збигнев объяснил, что по священному писанию сила Самсона была не в мускулах, а в его волосах. На картине у Самсона были белокурые волнистые волосы, доходящие до пояса. А еще был пейзаж с пустыней, горами и верблюдами. На верблюдах сидели мужчины в одежде бедуинов. Но поскольку Збигнев выставлял картины в синагоге, под бедуинами подразумевались евреи. Вероятно, в древние времена все люди Ближнего востока одевались одинаково. На следующий день состоялась презентация выставки, на которую собрались все прихожане синагоги и даже какие-то посторонние лица. Посреди зала Збигнев с моей помощью расставил раскладные столы с угощением: кофе, фруктовые соки, булочки с кремом, вино. Все это было кошерным и было заказано Збигневым через Ицхака, который заведовал кухней. Так я впервые познакомился с правилами кошера. Оказывается, евреи не могут есть мясо с молочными продуктами. Даже если они пьют кофе с молоком, то при этом нельзя есть даже колбасы, уж не говоря о мясных пирожках. Поэтому евреи все жарят на растительном масле. Даже если не есть, а только поставить на один стол мясо и сметану у них считается грех. Суровая религия. Как и положено на презентации, были выступления. Первым выступил Кенни, пожилой высокий мужчина с короткой бородкой. В юности, когда он еще учился в ешиве, он иногда подрабатывал в Метрополитан-опере в качестве статиста. Вероятно, поэтому у него сохранилась тяга к искусству. Он сказал, что во все времена первые произведения искусства были посвящены религии. Даже первобытные люди в своей наскальной живописи изображали сцены охоты с целью заклинания удачи в охоте. В суеверии проявлялся их религиозный инстинкт, заложенный в каждом человеке. Языческие скульпторы изображали своих многочисленных богов. Когда утвердилось единобожие, лучшие архитекторы и резчики по камню стали создавать священные храмы, и мы их расцениваем как произведения искусства. Есть нечто общее в религии и искусстве. Это духовность. И Кенни торжественно произнес:

– Талант это высший Божий дар, и он очевиден, и каждый религиозный человек должен это ценить. Нам посчастливилось стать свидетелями становления таланта. Я был на выставке в галерее Коэна, где была выставлена картина Збигнева, и я видел, как эксперты останавливались перед его картиной. Збигнев, я желаю тебе больших успехов в твоей карьере.

Все зааплодировали, и Кенни сделал глоток вина из пластикового стаканчика. И тут я увидел довольную улыбку на лице Збигнева. Люди тщеславны. Потом выступала жена Раби. Евреи называют жен раввинов рабицами. Рабица говорила по-женски, употребляя типичные женские определения, такие как: прекрасно, красиво, блистательно, удивительно, очаровательно, возвышенно и т. д. И польщенный Збигнев опять же улыбался. Когда поздравления кончились, и вино было выпито, к Збигневу подошел мужчина в спортивной куртке, и они стали тихо разговаривать. А потом Збигнев перешел на повышенный тон. Он выпил уже два стакана вина и заметно раскраснелся. Потом Збигнев мне объяснил, что это был какой-то мелкий агент, который предлагал купить у Збигнева несколько картин.

– Наверное, по дешевке? – предположил я.

– Не в этом дело. Я их всех ненавижу. Когда я выставлялся на уличных выставках, ни один критик или агент не поинтересовался мной. Один раз я выставился на дорогой выставке, это в павильоне на Коламбус-серкл. Я потратил на это все свои деньги. Критики и агенты проходили не глядя мимо моих картин. Они выискивали только известные имена. Я потом прочел одну статью об этой выставке. Там перечислялись только уже известные художники.

– Хорошие художники?

– Говно. Так называемые авангардисты.

У евреев суббота называется шабес. В этот день им нельзя работать, а только молиться. Я пришел в синагогу, как и положено, в семь утра, проверил, везде ли горит свет. Евреям включать и выключать свет в субботу нельзя, поскольку это считается работой. К утренней молитве приходят в основном пожилые люди. И только к восьми часам стали собираться все прихожане синагоги. К девяти часам не только молитвенный зал, но и все помещения были забиты народом. Женщины были нарядно одеты, даже слишком нарядно, как в театр. Многие были с детьми. Я уселся в углу гимнастического зала и стал читать Тору, т. е. Ветхий завет. Сначала было интересно, в детстве я обо всем этом слышал, а может быть даже и читал, но когда начались перечисления кто кого родил, стало скучно. Ко мне подошла дама в лиловом вечернем платье и огромной шляпе и тихо сказала:

– Антони, извините, что я прерываю ваше чтение, но в дамской комнате кто-то запер все кабины. – Я отложил книгу, пошел в женскую уборную, перед которой толпились раздраженные женщины. Я сперва постучал в общую дверь, и мне открыла дама в шелковом платье с блестками. – Антони, – сказала она раздраженно. – Все кабины пустые и заперты. – Я постучал в дверь первой кабины. Никого. Кабина была заперта изнутри. Я подтянулся на перекладине, повис на животе на металлической двери, протянул руку внутрь кабины и отодвинул задвижку. Таким же образом я отпер остальные две кабины, в которые тут же устремились женщины, жаждущие отправить свои физиологические потребности. После этого я на всякий случай зашел в мужскую уборную и, как оказалось, не зря. Все кабины здесь тоже были заперты изнутри. Пожилой мужчина безнадежно толкался в дверь кабины. Я тем же способом отпер кабины, а мужчина с улыбкой сказал: – Это дети развлекаются. – А дети с визгом бегали по всей синагоге, гонялись друг за другом, прыгали со стульев, два мальчика раскачивались на перекладине для вешалок. Пришел Збигнев. Это было его последнее посещение синагоги. Я рассказал про запертые кабинки.