в наши смутные времена вы попытаетесь обратиться с любовными предложениями к коллеге по работе, это может оказаться ахиллесовой пятой[1] в вашей достойной карьере. Более того, перед вами может встать угрожающий призрак венерической болезни (от имени Венеры, римской богини любви). Да провались она в тартарары! (От Тартара, что в греческой мифологии означает «ад».)

Современные технологии позволяют почти мгновенно связаться с любой точкой земного шара при помощи телефона, факса или модема. Но где бы вы ни жили — во французском городе Лионе (названном в честь кельтского солнечного бога Луга), в Афинах (штат Джорджия) или в канадском городе Гимли (от Гимли — «высочайшего из небес» — в скандинавской мифологии), — вы поддерживаете неразрывную связь также и с отдаленным прошлым: в этом вам помогают мифы.

Миф сам по себе представляет совершенно уникальный способ использования языка. Обычные слова, обозначающие конкретные вещи, употребляются в мифе для описания понятий, превосходящих опыт наших пяти чувств.

Во многих культурах мы встречаем общий термин, обозначающий силы, превосходящие человека, либо, невидимые силы, духовную мощь вещей и явлений, превосходящую наше понимание: «ваканда» (wakanda) — у индейского племени сиу, «оренда» (orenda) — у ирокезов, «мулунгу» (mulungu) — у банту, «нумен» (numen) — у древних римлян. Среди современных понятий эти термины стоят в одном ряду с термином «высшая сила». Человек обычно чувствует, что не способен напрямую обращаться к этой силе.

Древние римляне, обращаясь к неизвестному божеству, «нумену», называли его «si deus si dea» («будь ты бог или богиня»). Любопытно, что, несмотря на значительные различия между разными культурами, этот общий термин, обозначавший неперсонифицированную высшую силу, устойчиво переводился христианскими миссионерами как относящийся к Богу. К примеру, имя финского небесного божества Юмала в настоящее время применяется финнами в качестве имени Бога; то же самое наблюдается в случае с Мулунгу у банту и Маниту у чиппевеев. «Силы, которые существуют» стали обозначением монотеистического божества.

Антропоморфизм — это проекция человеческих черт или качеств на божество. Его можно назвать «созданием бога по образу и подобию человека». Верховный бог древних греков, Зевс, изображался в виде мужа под каблуком у своей жены, и не без причины: ведь он постоянно вступал в любовные связи с богинями и смертными женщинами. Солнце было не просто небесным телом: оно персонифицировалось в виде бога, жизнь которого во многом напоминала человеческую. В греческой мифологии Солнцем сперва был бог Гелиос (по-гречески — «солнце»), а позже — колесница, которой правил бог Аполлон. Как мы увидим, во многих мифологиях жизнь возникает в результате брака между «отцом»-Небом и «матерью»-3емлей.

Во многих мифах, приведенных в этой книге, антропоморфные элементы вполне очевидны[2]. Люди молились богам, которые выглядели так же, как они сами, действовали так же, как люди (иногда на очень низком уровне нравственности), и обладали вполне человеческими пороками — тщеславием, завистью, ненавистью и страстями. Существовавший у иудеев запрет на создание идолов объясняется необходимостью отделить еврейского бога, стоящего вне всех человеческих определений, от антропоморфных богов соседних семитских и египетских народов. История о «золотом тельце» в библейской книге «Исхода» — это, вполне вероятно, выражение «тероморфизма», изображения божества в форме животного (в данном случае — египетского священного быка Аписа или богини Хатхор, изображавшейся в виде коровы).

Широко распространена была также персонификация абстрактных понятий в образах богов. Ника (Nike), имя греческой богини победы, по-гречески также означает «победу». Имя Эриды (Eris), греческой богини раздора, переводится с греческого как «раздор». Имя Ириды (Iris), греческой богини радуги, по-гречески означает «радугу» (так же, как и в современном испанском языке: агсо iris). От этого слова происходит современное название цветка — «ирис» и, к примеру, название методики определения болезни по радужной оболочке глаза — «иридодиагностика». Во французском языке глагол «iriser» означает «раскладывать цвета через призму». Греческое слово Уран (Ouranos) означало одновременно небесное божество-«отца» и, собственно, небо; то же можно сказать о санскритском аналоге этого слова — Варуна.

Имена божеств приобретают куда больший смысл, когда проясняется их этимология. Вотан, германская форма имени скандинавского бога Одина, сохраняется в современном немецком слове «wuten» («бушевать, свирепствовать»). Одно из имен греческого бога Аполлона, Феб (Phoebus), означает «сияющий», указывая на его роль солнечного божества.

Эти боги являлись персонификациями тех или иных понятий и явлений, но в то же время они рассматривались как реальные духовные силы, которым следовало поклоняться, молиться и приносить жертвы. Такой смысл персонификаций может много рассказать о культурах, для которых они были обычным явлением.

Греческий миф о Купидоне и Психее — это на первый взгляд, лишь очаровательная любовная история с моралью. Но она приобретает куда более глубокий смысл, если задуматься, что означают имена персонажей. Купидон — это римское, имя греческого бога любви Эрота; «eros» по-гречески означает сексуальную любовь. Психея (Psyche) по-гречески значит «душа» и «бабочка». Таким образом, оказывается, что этот миф повествует о связи между физической и духовной любовью и о том, что любящая душа, подобно бабочке, претерпевает метаморфозы.

Мифы, приведенные в этой книге, продемонстрируют множество примеров подобного использования языка. Нередко мне попадались изложения мифов без объяснения значений имен. Подобные пересказы, несмотря на всю свою увлекательность; дают читателю весьма одностороннее представление о мифе.

Язык для мифа представляет первостепенную значимость. Изреченное слово обладает великой силой. В Библии Бог творит мир с помощью слова. В талмудической истории сотворения мира буквы еврейского алфавита спорят за право стать первой из букв первого слова, произнесенного Богом в момент творения. В персидской мифологии Ахура Мазда (благое божество) низвергает Ангро-Майнью (злое божество) в ад, произнеся одно-един-ственное слово. Имя Бога для евреев до сих пор столь священно, что они избегают произносить его, чтобы не осквернить.

Священный язык употребляется также для того, чтобы отделить священное от профанного (т. е. обычного, повседневного, бытового). Католическая месса, повсеместно читающаяся на латыни, символизирует единство внутри римской католической церкви и отграничивает слова священнодействия от слов повседневной жизни. Православные христианские церкви пользуются для этих целей старославянским языком. Нынешние евреи, в обычной жизни говорящие, по-русски, поганглийски или пот французски, продолжают молиться на древнееврейском «священном языке», ha loshen ha kodesh[3]. Мусульмане в Англии и Индонезии читают Коран по-арабски, полагая, что именно на этом языке Аллах говорил с пророком Мухаммедом; в прочих жизненных ситуациях почти никто из них не пользуется арабским языком.

Немецкий ученый Эрнст Кассирер в своей книге «Язык и миф» рассматривает язык как показатель религиозного развития. На ранних фазах развития религии, так называемой примитивной стадии, наблюдается недифференцированное понятие «сил, которые существуют»; они требуют, чтобы с