– Г-где я? – спросил Аластер с напускной смелостью. – Ч-что со мной будет? Г-где этот человек, который спас меня? – Он до сих пор конфузился, вспоминая, как заикался, выказывая свои страхи.

Оторвавшись от работы, коротышка-стюард ответил:

– Послушайте, молодой сэр. Вы можете не бояться ни капитана, ни кого-либо другого на борту «Морского дракона», если только не будете совать свой нос куда не следует. Капитан Лейтон не любит, когда кто-нибудь его разочаровывает, – предупредил Хаустон Кёрби. – Его светлость вполне мог и не взваливать на себя ответственность за вас. Мог оставить вас бродить по улицам Портсмута, пока вас не схватили бы еще какие-нибудь вербовщики.

– Его светлость? Так он джентльмен? – Аластер до сих пор помнил прозвучавшее в его голосе недоверчивое изумление.

– Можете не сомневаться, молодой сэр, он джентльмен, да еще из самых знатных, – коротко ответил Кёрби на недоуменный вопрос Аластера. – Хоть есть и такие, что отрицают его знатность, – продолжил он тоном, не оставляющим сомнения по поводу того, что он думает об этих сомневающихся. – Но наш капитан не любит церемоний. Надо только помнить, что, когда он ведет корабль, никто не должен ему перечить. Делайте, как он говорит, и все будет в порядке.

Атастер последовал совету Хаустона Кёрби и впоследствии ни разу не пожалел об этом. У него состоялась почти часовая беседа с загадочным человеком по имени Данте Лейтон, в результате которой он обнажил перед капитаном самые сокровенные глубины своей души. После чего Лейтон предложил ему присоединиться к экипажу «Морского дракона». Аластер и сейчас готов поклясться, что в глазах капитана промелькнули насмешливые искорки, когда он спросил, не подумывал ли когда-нибудь Аластер стать моряком – по своей охоте, разумеется, а затем добавил, что на судне не хватает людей и он мог бы им пригодиться. От этого соблазнительного предложения голова у молодого человека закружилась еще сильнее, чем от удара боцманской дубинки. Головокружение отнюдь не уменьшилось, когда капитан сообщил, что «Морской дракон» выходит в море к концу недели. Принять решение было не так легко, и Аластер еще не забыл, с какой грустью смотрел со шканцев на исчезающие вдали знакомые берега Англии, когда бриг, подгоняемый береговым бризом, углубился в Ла-Манш, навстречу, как тогда полагал Аластер, весьма неопределенному будущему. Но к тому времени он еще не очень хорошо знал Данте Лейтона.

Почувствовав, что его дергают за рукав, Аластер несколько раз моргнул, как бы пытаясь отогнать видения прошлого, и, повернувшись, увидел юное лицо Копии Брейди. Глаза у мальчика были огромные и синие, как море.

– Да? – спросил Аластер. Жаркие лучи вест-индского солнца сразу же заставили его окончательно забыть о том холодном зимнем дожде, который шел восемь лет назад в Портсмуте.

– Капитан велел вам передать, мистер Марлоу, чтобы вы рассказали мне, как он нашел карту с отмеченным на ней местом, где лежат сокровища, – медленно, словно объясняясь с каким-то тупоголовым безбилетным пассажиром, произнес Конни. – Вы ведь знаете, мистер Марлоу, ключ к этой карте.

Аластер слегка покраснел, думая, уж не заметил ли капитан его рассеянность.

– Дело было так. Мы играли на Сан-Эустахио. Среди игроков был один капитан, кажется, голландец, – начал Аластер, вспоминая лица людей, сидевших в тот вечер за зеленым ломберным столиком. – Там был Берти Мак-Кей, это я знаю точно, и какой-то плантатор с Барбадоса. Но карту наш капитан выиграл у датчанина, владельца невольничьего судна. Капитан был в ударе, а датчанину очень не везло, вот он и поставил на кон желтоватый кусок пергамента с начерченной на нем картой.

– Это была его ставка, мистер Марлоу? – спросил-Конни. При мысли о том, что капитану везет всегда и во всем, даже в карточной игре, его глаза загорелись.

– Да, хотя теперь такую ставку, пожалуй, и не приняли бы. Уж очень много развелось выдающих себя за джентльменов мошенников, которые стряпают поддельные карты. Все они были очень удивлены, когда капитан тщательно осмотрел карту и сказал, что примет ее как ставку, если выиграет, – заключил Аластер таким тоном, словно и возможности не допускал, что капитан может не выиграть.

– И что было на том пергаменте, мистер Марлоу? – Конни даже затаил дыхание в ожидании ответа суперкарго.

– Завещание старого испанского мачтового матроса. Он служил на одном из тех галеонов, что затонули во время шторма. Каким-то чудом ему в числе еще нескольких человек удалось уцелеть. В своем спасении он усмотрел некий знак, предостерегающий его от возвращения в Испанию, где его ждали первая жена и семья. Поэтому он дезертировал со службы и остался здесь, в Вест-Индии.

– И что дальше? – поторопил Аластера Конни.

– Он хорошо помнил, где затонул галеон, и решил добыть золото. Почти четверть столетия он понемногу доставал со дна затонувшее сокровище. Однако на смертном одре, решив облегчить свою совесть, он исповедался в этом грехе. А заодно выложил и карту, где отметил крестом то место, где покоился галеон с золотом.

– Ну и негодяй же он был! – Конни присвистнул. – Так вы думаете, он все же нашел золото под костями своих старых товарищей? – спросил он, задумавшись над этой, в сущности, довольно грустной историей. – Но мистер Марлоу, сэр, почему же датский капитан не разыскал золото сам? Ведь карта-то была у него в руках.

– По словам нашего капитана, – объяснил Аластер, чтобы успокоить возбужденного юнгу, – датчанин лишь незадолго перед тем получил эту карту. Испанец был отцом его жены; стыдясь бесчестного поступка своего отца, а также чтобы избежать унизительного положения, в какое ее поставило бы свидетельство незаконности собственного рождения, она много лет прятала карту. За это время испанец стал вполне респектабельным плантатором, и дочь не хотела навлекать позор на семью и, естественно, на саму себя.

Конни задумчиво сдвинул брови.

– Но почему же, мистер Марлоу, датский капитан поставил на кон такую ценную вещь? – спросил он, недоумевая, как могло случиться подобное. – Я бы ни за что не выпустил карту из рук.

– В пылу картежного азарта никому и в голову не приходит, что он может проиграть, – объяснил Аластер. – К тому же датчанин, возможно, подозревал, что это дешевая подделка. Он вполне мог посчитать нашего капитана, принявшего у него карту вместо денег, просто дураком. Вряд ли он даже вспоминает об этом, Конни, – разуверил юнгу Аластер. – У капитанов невольничьих судов всегда туго набитые кошельки. Они наживают на своем деле баснословные деньги.

– Корабли у них не слишком хорошие, мистер Марлоу, – спокойно произнес Конни. Тут он вспомнил свое плавание на невольничьем судне, которое ходило в Африку, и его глаза потемнели. – А капитаны невольничьих судов – все как один мерзавцы, жуткие мерзавцы, – пробормотал он, и в его ушах как будто вновь зазвучали стоны закованных рабов, умиравших в трюмах.

. – Я знаю, Конни, – не слишком уверенно сказал Аластер, понимая, что бесполезно утешать этого мальчика, перенесшего то, что ему лично никогда не приходилось испытывать. – Я надеюсь, что этот испанец не все деньги растранжирил, – добавил он, прикидываясь озабоченным, – и оставил для нас достаточно испанских дублонов.