Максим ничего на это не ответил – просто вышел вслед за начальником и другом.

– Ага! Михайлов появился! – Заместитель начальника УВД, стоявший с краю толпы «вип-персон», первым заметил приближающегося начальника второго отдела. – Долго спишь, господин полицейский!

Игорь промолчал, не отреагировал на отпущенную в его адрес шпильку. Помнил незабвенного Козьму Пруткова, в частности, его высказывание о пользе споров с дураками. Просто присоединился к компании руководителей – положено ему с ними толкаться. Статусность обязывала…

Максим же отошел немного в сторону. Наблюдал за тем, как рисуется перед журналистами некий мордастенький депутат:

– Я как профессионал…

Ага. Профессионал. Выпускник военного училища успел какое-то время поработать в полиции, то ли в службе тыла, то ли в паспортно-визовой, после чего пробился в депутаты областной думы. Пробившись, начал всех всему учить. Женщин – рожать детей, пчел – собирать мед, детишек – играть правильно в их детские игры. Ну а ментов, соответственно, – правильно раскрывать преступления. Иной раз нес полную, жутчайшую ахинею, нисколько этим не смущаясь. Лишь бы – на камеру, лишь бы имя на слуху, лишь бы попасть очередной раз в обойму. Ведь, по большому счету, бывший замполит ничего в этой жизни не умел – только болтать языком и разворачивать походную ленинскую комнату. Так что изо всех сил держался этот подвижный толстячок за свое депутатство, как утопающий за спасательный круг.

– …Утверждаю, что убийство судьи Малышевой…

Максим встрепенулся, поднял голову. Что этот сейчас там сказал?! Подходить и переспрашивать не стал – просто развернулся и направился к тому месту, где лежал труп.

Тело все еще находилось в той же луже. Это в Америке – да и то, если верить их кино, – раз, упаковали труп в красивый пластиковый мешок и увезли. А у нас, в стране суверенной демократии, он будет лежать на самом людном месте несколько часов, пока не прибудет на место следственно-оперативная группа, пока его не сфотографирует криминалист, пока следователь прокуратуры не напишет протокол осмотра места происшествия, пока судмедэксперт не скажет вслух о том, что «пациент скорее мертв, чем жив»…

Оболенский подошел к телу, склонился над ним, отбросил прикрывавшую лицо тряпку. Голова мертвой женщины была в крови, но лицо осталось чистым. Широко открытые глаза немного удивленно глядели куда-то в низкое серое небо.

Майор отшатнулся, даже отступил на шаг. Обернулся к следователю прокуратуры из района – совсем молоденькой девчонке, недавней выпускнице юрфака:

– Криминалист и медик закончили?

– А вы кто такой, чтобы спрашивать? – окрысилась промокшая, усталая и потому раздраженная девчонка.

– Конь в пальто, – спокойно, не повышая голоса, ответил Максим. – Я спрашиваю – криминалист с медиком закончили?

И было что-то такое в голосе, что девочка не осмелилась ни давать выход своему раздражению, ни даже протестовать. Сглотнула слюну и торопливо проговорила:

– Да, закончили.

– Да что же вы делаете, твари? – удивился Максим и опять развернулся к трупу. А дальше началось уже нечто вообще невообразимое…

Стильно одетый оперативник опустился рядом с телом на колени. Прямо в лужу. Осторожно, почти нежно касаясь, взял тело женщины одной рукой под спину, второй – под колени и медленно встал на ноги.

– Что он вытворяет?! – послышался растерянный возглас от толпы «випов».

– Где труповозка? – спросил Оболенский, обращаясь к юной прокурорше.

Трупы вообще тяжело удерживать на руках. Кто попробовал это делать, тот знает. Да и Оболенский не производил внешне впечатления богатыря. Чуть выше среднего роста, худощавый. Ну разве что запястья значительно шире, чем у среднего человека такой же комплекции. Но кто их видит, эти самые запястья? Поэтому стороннему наблюдателю было бы странно наблюдать, что оперативник удерживал труп на руках с непонятной легкостью.

Правда, и женщина, при жизни производившая впечатление высокой и крепкой, как-то неожиданно оказалась маленькой и худенькой.

По брюкам и куртке Максима стекала ручьем грязная, смешанная с кровью вода, но он не обращал на это внимания.

– Я что, неясно что-то спросил? – Оболенский продолжал обращаться к юной прокурорше. – Труповозка где, курица?!

– Т-там… – Испуганная «курица» махнула рукой куда-то в сторону. Максим, развернувшись, размеренно, как автомат, направился в указанном направлении.

– Да остановите его кто-нибудь! – заорал кто-то из «випов».

Ближе всех оказался почему-то депутат-«профессионал». И именно ему пришла в голову такая блажь – попытаться остановить Оболенского.

– Что вы делаете? – встал он на дороге опера. Мужественное выражение лица, приподнятый подбородок. Депутат не забывал коситься в сторону телекамеры, отслеживающей каждый его жест.

– А если бы тебя вот так? – приостановившись, спросил Максим. – Несколько часов в грязной луже… Разве же она это заслужила?

– Ну-у… – Депутат на мгновение замялся, но апломб вернулся к нему очень быстро. – Это не вам решать! Есть следователь! В соответствии с законом, именно он… Оуууу!..

Зажимая руками отбитую промежность, депутат скрючился в три погибели, медленно опустился на колени, после плавно перетек на бок. Чуть поерзал и замер в позе эмбриона посредине довольно глубокой лужи. Удара, который нанес Оболенский, никто из окружающих заметить не успел.

А Максим не спеша, но уверенно направился в ту сторону, где стояла труповозка – «уазик»-«таблетка»…

Самолет совершил посадку поздно ночью. Обычный с виду «Як-40», далеко не новый. Впрочем, новых уже и не было… Снят с производства.

Зато внутри… Отделка салона поражала воображение роскошью и комфортом. Фактически самолет представлял собой полностью меблированную летучую квартиру из нескольких комнат. Спальня, кабинет, обширная гостиная, туалет, ванная… Владельцу этого самолета, известному промышленнику и финансисту Виктору Георгиевичу Малышеву, приходилось много перемещаться по стране и по всему свету, вот и пришлось позаботиться о комфорте и удобстве путешествий.

Самолет Малышева освободил ВПП и покатил по рулежным дорожкам куда-то в глубь аэропорта, подальше от здания аэровокзала. Виктор Георгиевич не хотел встречаться с журналистами, которые, вне всяких сомнений, уже поджидали его на выходе из зала для вип-персон и депутатского зала. А в этой стране желание человека с деньгами – закон. Вот и перегоняли самолет куда подальше, прятали на самой периферии аэродрома.

Сам Малышев – высокий, худощавый мужчина в возрасте, близком к сорока годам, – сидел в кресле, откинувшись на спинку и прикрыв глаза. Казалось, он спал. Однако сидящая рядом с ним красивая женщина, лет на десять моложе Виктора, его жена Вероника, видела, как подрагивают ресницы супруга. Он не спал. Да и не смог бы уснуть при всем своем желании.