Госбанк СССР, который выполнял сразу три функции: печатал деньги (эмиссионный центр), обслуживал бюджет (считался одним из подразделений Минфина, составлял годовые отчеты по обслуживанию бюджета) и проводил платежи как коммерческий банк министерствам и госкомпаниям. Внешэкономбанк отвечал за международные расчеты. Сбербанк – сберегательная касса для населения. И были еще три профильных отраслевых банка: Промстройбанк отвечал за стройку, Жилсоцбанк – за жилье и Агропромбанк – за сельское хозяйство.

Тогда потомственный советский госбанкир Геращенко не мог даже представить, что его Госбанку осталось жить чуть больше года. Хоть Геращенко и был на три года младше Матюхина, ему казалось, что пятидесятипятилетний профессор с корнями из КГБ – выскочка, каких много. И он уж точно не мог угадать, что именно Матюхин – сын шофера из Барнаула – станет первым центробанкиром новой России.

«Пожалуйста, проходите»

Штурм оказался легким. Много молодых мужчин с депутатскими корочками подействовали на одинокого милиционера, охранявшего вход. Он без возражений пропустил «штурмовой отряд» внутрь. Республиканская контора Госбанка СССР сдалась без боя.

На восьмой этаж пришлось подниматься в несколько приемов: в один лифт все депутаты уместиться не смогли. Рыжеволосая секретарша Мария немного испугалась, когда в приемную один за другим стали входить мужчины в костюмах. Их было так много, что в комнате поместились не все. Последние остались в коридоре. В приемной быстро стало шумно и душно. Удивленным взглядом Мария молча проводила перевозбужденную, галдящую делегацию в кабинет руководителя. Чай решила не предлагать.

Руководитель российской конторы Госбанка СССР Олег Тарасов как будто их ждал. Он вежливо уступил свой кабинет. Вышел навстречу и, не дожидаясь требований освободить место, сказал: «Пожалуйста, проходите».

Тарасов прекрасно знал, что происходит. Ведь он сам участвовал в подготовке постановления Верховного Совета РСФСР «О Государственном банке РСФСР и банках на территории республики», которое приняли в июле. И ему, как и некоторым его коллегам из Госбанка СССР, предлагали возглавить самостоятельный Государственный банк РСФСР. Но Тарасов, сделавший карьеру в системе СССР, был членом команды могущественного и уважаемого главы Госбанка Виктора Геращенко. Он понимал, что противостояние с руководителем будет означать борьбу с президентом СССР Михаилом Горбачевым. Возглавить Госбанк России – дело не столько финансовое, сколько политическое. И конечно, как и остальные работники Госбанка, он отказался.

Госбанкиры в СССР – стране, где отсутствовали рыночные отношения, а производство зависело от плана, утвержденного властями, – были не банкирами, а работниками, обеспечивающими кассовое исполнение бюджета и контроль оборота наличных. Им и в голову не приходило, что нужно создать новый механизм для функционирования части государства на новых, никому не понятных принципах. И уж кто-кто, а Тарасов лучше других знал, что самостоятельно российская контора нормально функционировать не сможет. Просто потому, что она пустая. Никаких денежных резервов или золотых запасов, даже отдельного корреспондентского счета в зарубежном банке. Не надо учить основы экономики ни в Гарварде, ни в Московской финансовой академии, чтобы понимать, что с нулем в кармане тебе грош цена. Московская контора – лишь малая часть большой структуры. Сама по себе, отдельно она ничего не значила.

Когда глава Верховного Совета Руслан Хасбулатов после отказов нескольких человек от поста главы российского госбанка спросил: «А может быть, доктора Матюхина?» – все депутаты его поддержали. Им требовалось быстро назначить своего рулевого у финансов, поскольку это немаловажная часть политической борьбы за самостоятельность в громадном государстве. Все уже чувствовали, что начинается новая жизнь, но не понимали отчетливо, какая именно. Советский Союз медленно исчезал, но что именно возникнет на его месте – никто не понимал. Все так быстро менялось, у новоиспеченной российской власти не сформировалось кланов, за пост главного финансиста не было никакой борьбы. Взяли того, кто, казалось, подходит по личным качествам, кого знали лично и кто согласился. В этой финансовой рулетке банк взял профессор Матюхин. Кем он только ни побывал: и геологом, и агентом КГБ под прикрытием, и экономистом. Ему не страшно было возглавить самостоятельный банк, а даже интересно. Авантюрист по натуре, Матюхин готов был начать новое дело. Ему казалось, что он даже понимает, как и что делать.

Председатель Верховного Совета Борис Ельцин о Георгии Матюхине ничего не слышал, но утвердил его сразу. Как и другие советские руководители в те времена, он считал эту должность технической. Представление «сначала политика, а деньги потом» в эпоху трансформации огромного государства доминировало. Ключевой роли Центрального банка в системе государства не понимал ни президент страны Михаил Горбачев, ни его оппонент Борис Ельцин. Когда Ленин совершал революцию в Российской империи, он говорил, что нужно взять телефон, телеграф и железнодорожные станции[2], а теперь коллеги-депутаты подсказывали недавно избранному председателю Верховного Совета РСФСР Ельцину, что нужно брать в свои руки финансовую власть. Чиновники правительства СССР начали приватизировать госбанки; российские депутаты опасались, что так они лишаются возможности иметь собственность[3].

Так в отчаянной борьбе за самостоятельность Российской Федерации и родился Центральный банк. Родился маленьким и никчемным. Ничего не умел и не знал. И у него не было ничего, кроме страстного желания жить.

Двенадцатого июня 1990 года Ельцин подписал Декларацию о государственном суверенитете РСФСР, которая начала конституционную реформу в СССР. На следующий день он визировал постановление о госбанке, согласно которому республиканская контора Госбанка СССР, а также все госбанки на территории России, включая Сбербанк и Внешэкономбанк, объявлялись собственностью РСФСР, неподотчетной советским властям.

Так, почти между прочим, Ельцин увел у Горбачева финансы.

Президент СССР не настаивал на возвращении активов, отдал их без сопротивления. Горбачев мог подписать проект президентского указа, отменяющий постановление Верховного Совета РСФСР, который подготовил разгневанный глава Госбанка СССР Виктор Геращенко, но делать этого не стал. С совещания по вопросу возвращения российской конторы Госбанка в союзное ведение Горбачев ушел со словами: «Вы тут сами без меня решите, у нас ведь демократия».

В пылу политической борьбы у Ельцина не было времени размышлять, кто именно будет главой Госбанка. «Матюхин так Матюхин», – сказал он Хасбулатову.

Матюхин не просто имел репутацию человека, разбирающегося в финансах, – он был модным преподавателем, читал лекции в Академии Внешней торговли СССР. Он не зацикливался, как многие его коллеги, на достижениях советской экономики, а рассказывал, как работает экономика на Западе. В советское время его называли ревизионистом – человеком, подвергающим сомнению постулаты теории Карла Маркса, которая в Советском Союзе была сродни священной заповеди. Матюхин смог завоевать авторитет не только среди студентов, но и среди финансистов Госбанка, особенно после защиты докторской диссертации о проблемах кредитных денег при капитализме. Хасбулатову казалось, что именно такой глава Центробанку и нужен: современный, будто несоветский.

Матюхин и выглядел по-иностранному: холеный, всегда в хороших костюмах. Казалось, что менял галстуки каждый день. Прямо-таки советский денди финансового мира. Свободно говорил на двух языках – английском и испанском, а значит, мог договариваться о международной помощи.

Улыбчивый Матюхин, степенный и уверенный в себе, нравился почти всем. Мало кто