— Я могу вам помочь? Может быть, присядете?

Примми обернулась и увидела священника.

— Нет, — отказалась она, чувствуя себя виноватой. — Не стоит беспокоиться, я не больна. Просто кое-что вспомнила, и воспоминание оказалось довольно мучительным. Через пару минут все пройдет.

Викарий сочувственно кивнул.

— Мне бы хотелось прочитать что-нибудь из Геррика, чтобы вас утешить, но, боюсь, он был слишком большим меланхоликом. Единственное, что приходит в голову, — это, пожалуй, третья строфа из «Ночной песни».

Примми вымученно улыбнулась, понимая, что священник просто старается быть любезным. Ей подумалось, что «Эпитафия» Геррика «На смерть ребенка» была бы сейчас куда уместнее.

Еще через полчаса она пересекла мост через Теймар и въехала наконец в Корнуолл. Примми бывала здесь и раньше, но довольно давно, много лет назад. Когда дети были маленькими, они всем семейством побывали на мысе Лендс-Энд и в Пензансе, проехали через весь Лизард, чтобы добраться до самой южной точки страны, до Лизард-Пойнта. А теперь Примми предстояло поселиться здесь. Если не на самой южной оконечности мыса, то очень близко к ней. Это казалось поразительным, невероятным.

Радость так и бурлила в ней. Въехав в Сент-Остелл, Примми едва не задохнулась от восторга. Было почти три часа пополудни, а она ничего не ела с тех пор, как покинула дом в восемь утра. Свернув к парковке у первого же указателя, миссис Дав затормозила. Бесчисленные тюки и коробки с багажом и хозяйственными принадлежностями громоздились на пассажирских сиденьях и на крыше машины, так что Примми невольно поймала себя на мысли, что ее вполне можно принять за бывшую квартирантку, съехавшую с квартиры ночью, чтобы не платить хозяевам за проживание.

Ближайшая к автостоянке закусочная носила название «Королевский герб». Примми неспешно вошла внутрь и заказала томатный сок и корнуэльский пирог с мясом. И только усевшись за столик у окна и получив свой заказ, она заметила плакат на стене.

«Великий праздник Пасхи в Сент-Остелле. Возрождение рока шестидесятых. Незабываемый уик-энд. Марти Уайлд[2] — Эрик Берден[3] — Кики Лейн».

Всю правую сторону афиши занимали фотографии. Марти Уайлд по-прежнему выглядел помятым мальчишкой с фермы, несмотря на то что теперь ему было хорошо за шестьдесят, а родился и вырос он в Лондоне. Эрику Бердену тоже удалось сохранить прежний невзрачный и угрюмый вид, который как нельзя лучше соответствовал его резкому, скрипучему голосу.

Примми замерла, не в силах оторвать глаз от фотографии Кики. Разница в возрасте между подругами юности была невелика, всего несколько месяцев. Но если Примми можно было назвать милой женщиной средних лет, то в облике Кики сохранилась задиристость юности. В волосах Примми мелькала седина, а прическа не отличалась особым изяществом. Свободный свитер и юбка подбирались с точки зрения практичности и удобства. Огненно-рыжая, как и в школьные годы, шевелюра Кики была коротко острижена, густо смазана гелем и уложена в замысловатую прическу, напоминающую усаженный шипами шлем. Воротник ее короткого, в талию, жакета был залихватски поднят, а шею украшал небрежно повязанный пятнистый шифоновый шарф. Под худыми скулами, как и в детстве, виднелись впадины, а ровная линия подбородка казалась просто безупречной. Лишь выражение золотисто-зеленых глаз выдавало настоящий возраст Кики. В нем читались вековая усталость и пресыщенность жизнью.

Примми пришло в голову, что и Артемис, и Джералдин, должно быть, время от времени видят фотографии Кики в журналах или на афишах. Интересно, испытывают ли они в эти мгновения то же пронзительное чувство, что и Примми? Переносятся ли мысленно в то далекое прошлое, когда все четверо были юными и неразлучными? Впрочем, у Примми свои, особые, воспоминания о саде в Петтс-Вуде. И тогда у Примми имелись свои секреты, тщательно скрываемые даже от подруг, которые были ей ближе, чем сестры.

Примми невольно усмехнулась. Сейчас, глядя на нее, никто бы не заподозрил, что у этой женщины в прошлом могли быть какие-то тайны.

Она встала из-за стола и потянулась за сумочкой. Пасха благополучно закончилась, и Кики давно покинула Сент-Остелл, а может быть, и Англию. Как-то Примми прочитала в одном из журналов Люси, что Кики предпочитает проводить большую часть года в Америке.

Она вернулась к машине, а десять минут спустя выехала на магистраль A390, направляясь к Труро. И чем дальше продвигалась она на юг, тем радостнее становилось на душе.

Не доезжая Хелстона, Примми свернула на трассу В. Здесь начинались по-настоящему живописные места. Дорога петляла между прелестными деревушками. Поворот направо, затем налево, и показались густо заросшие лесом берега реки Хелфорд в Гуике. Наконец-то мыс Лизард. Примми замедлила ход и достала из ящичка под приборной панелью записку с инструкциями, которую вручил ей Маркус Блэк.

Вот еще одна деревушка, и сразу за ней — поворот налево. Примми опустила стекло и с наслаждением вдохнула соленый запах моря, такого близкого, но пока скрытого от глаз.

Справа от нее виднелся указатель на Каллело. Дорога здесь круто спускалась вниз, и Примми заметила вдалеке кучку крытых шифером домиков. Они жались друг к другу, плотным кольцом окружая гавань.

«Полагаю, Каллело — то самое место, куда миссис Сертиз ездила за покупками, — сообщил Маркус Блэк. — Там есть крупный универмаг, почта, гостиница, ресторан, парочка кафе, несколько небольших магазинчиков и мастерских и весьма престижная картинная галерея, которая принадлежит одному американцу».

Сердце Примми глухо заколотилось где-то у горла. Она оставила позади дорогу, ведущую вниз, к гавани, и медленно двинулась по узкой улочке, тянувшейся вдоль береговой линии на расстоянии примерно в четверть мили. Далеко внизу мелькнул и скрылся из виду Каллело. Вскоре дорога пошла в гору, деревья стали редеть, и вот впереди показалась развилка. На столбе перед поворотом висела табличка, которую искала Примми. «Частные владения. Проезд запрещен».

Внезапно Примми охватило непривычное оцепенение. Чувство было такое, будто все нервы стянуты в один тугой узел. Миссис Дав осторожно свернула на боковую дорожку и проехала еще около полусотни ярдов, не замечая, что разросшиеся кусты боярышника и высокие пурпурные цветы чертополоха царапают бока ее «корсы». Наконец дорожка изогнулась в последний раз и уперлась в живую изгородь с ржавыми двойными воротами. Единственная дорога огибала невысокий вытянутый мыс, почти на самом конце которого виднелась одинокая церковь, величественная в своем уединении. Дальше не было ничего, кроме песчаного тростника, моря и неба.