— Сколько времени вы даете мне на размышление?

— А оно вам требуется?

— Но…

— Я же сказал: если мы не справимся — вы не будете нам ничего должны.

— Но я могу…

Японец поднялся и взял свою трость.

— Мы планировали провести операцию в ближайшие десять дней. Ровно через час у отеля остановится лимузин, в котором будут мои люди. Если вы не захотите рисковать — просто не выходите из отеля. — Японец подошел к дверям, но остановился и, не поворачивая головы, закончил: — Лимузин будет ждать ровно одну минуту. До свидания, мистер Икс.

* * *

Муниципальный медицинский центр США,

Нью-Йорк, один месяц спустя

— Вы уверены в том, что сказали? — негромко спросил человек, которого недавно называли «мистером Икс».

— На сто процентов, мистер Ричардсон, — слегка удивленно ответил врач. — И, честно говоря, я не совсем понимаю причину вашей недоверчивости. Вы здоровый человек.

— Никаких намеков на СПИД?

— Никаких. — Доктор снова взялся за бумаги. — Как вы и хотели, помимо анализов на синдром, мы провели тщательное обследование вашего организма, мистер Ричардсон, и скажу вам откровенно: мне еще не приходилось видеть мужчину вашего возраста в таком блестящем состоянии. А я, между прочим, практикую тридцать лет. Такое впечатление, что вы родились вчера. Не поделитесь секретом?

— Здоровый образ жизни, — криво улыбнулся мистер Икс.

— Мне кажется, вы чересчур мнительны, — продолжил врач. — Или легко внушаемы. Не знаю, кто убедил вас в том, что вы больны СПИДом, но, поверьте, нет никаких оснований даже для подозрений. Конечно, можно провериться еще через…

— Хорошо. — Мистер Икс поднялся. — Благодарю вас, доктор.

— Всего доброго, мистер Ричардсон.

* * *

Эта была уже четвертая клиника, куда он обращался после возвращения из Японии. Обращался инкогнито, стараясь, чтобы никто, даже ближайшие помощники, не знал, к какому именно врачу он поехал. Еще в два госпиталя он направил анализы по почте. И везде одно и то же: здоров, здоров, абсолютно здоров.

Болезнь ушла.

Вчера он позволил себе напиться. В одиночестве. Но на ближайший уик-энд запланирована большая вечеринка в резиденции. А потом — острова. На месяц или на два. А потом опять за дело. Впереди масса неотложных дел. И масса времени!

Мистер Икс медленно вышел на улицу. Шофер предупредительно распахнул дверцу, он уселся в лимузин и задумчиво достал из «кейса» полученное вчера письмо. Строгий конверт, прямоугольник дорогой бумаги с четко отпечатанными реквизитами банка. Тихого, незаметного банка в маленьком налоговом раю.

— В офис, мистер О'Брайен? — осведомился шофер.

— Нет. — Икс достал тоненькую сигару и щелкнул зажигалкой. — Отвезите меня в банк, Гарольд, мне нужно провести кое-какую финансовую операцию.

«Грязные игры биржевого спекулянта? Как стало известно нашим корреспондентам, Джонатан Р. Лоуренс, один из самых могущественных воротил лондонской биржи, весело проводит время на своей роскошной яхте в Сан-Тропезе. В этом не было бы ничего странного, если бы два месяца назад не просочились слухи о том, что миллионер госпитализирован в одну из частных клиник Швейцарии с подозрением на злокачественную опухоль мозга. Читатели помнят, что тогда нашей газете удалось проникнуть через завесу секретности, найти неопровержимые доказательства этого события и заставить представителей биржи признать, что мистер Лоуренс испытывает серьезные проблемы со здоровьем. После чего последовала знаменитая паника 4 июля, едва не взорвавшая европейский рынок ценных бумаг. И вот теперь мы узнаем, что старый спекулянт Джонатан, как ни в чем не бывало, веселится в компании топ-моделей, а его пресс-служба распространяет сообщения о том, что все проблемы позади. Неужели мистер Лоуренс просто использовал…»

(«The Financial Times»)

«Внимание жителей Тайного Города по-прежнему приковано к ежегодному открытому Турниру Ордена на призы великого магистра Франца де Гира. Сенсаций пока не произошло, и фавориты, громко заявившие о претензиях на титул абсолютного чемпиона, продолжают выступления. Однако уже сегодня…»

(«Тиградком»)

* * *

Муниципальный жилой дом

Москва, Котельническая набережная,

4 сентября, среда, 07.14

В спальне было темно. Очень темно. Плотные, тяжелые шторы надежно закрывали огромное окно, выходящее на Москву-реку, не допуская в комнату ни единого луча утреннего солнца. Тяжелые бархатные шторы. Они казались черными, но Маша знала, что это не так: на самом деле они были приятного густо-бордового оттенка. Не шторы, а какой-то театральный занавес. Величественные, но идеально подходящие к обстановке в квартире, хозяин которой предпочитал исключительно антикварную мебель. Резную. Красного дерева. Ни одного стула из современного салона, ни одной полочки, сделанной раньше позапрошлого века. Даже тяжелые табуреты на кухне были произведением искусства. Впервые очутившись в квартире, Маша была потрясена ее стилем. Она казалась пятикомнатным фрагментом роскошного дворца, непонятно каким образом оказавшимся в центре Москвы. И она идеально подходила своему хозяину. В настоящий момент он, уткнувшись лицом в подушку, лежал на внушительного вида кровати с балдахином, и его мерное дыхание было единственным звуком, нарушающим тишину спальни.

Маша глубоко затянулась и стряхнула пепел в замысловатую бронзовую конструкцию. Изящный и внушительный антикварный шедевр для окурков. Хозяин квартиры не курил, а пепельницы приобрел специально для Маши.

Хозяин квартиры… Взгляд серых глаз девушки переместился на спящего мужчину.

«Реваз, Реваз, Реваз…»

Он годился ей в отцы, а стал любовником. Вечная тема учителей и учениц. Маша вспомнила, как впервые увидела профессора. Высокого, подтянутого, с орлиным профилем, глубокими, печальными глазами и черными как смоль волосами. Образ мужественного генерала, заставляющий трепетать и юные сердца молоденьких студенток, и закаленные души опытных куртизанок. На самом деле — образ выдающегося врача, но от того не становящийся менее мужественным. Профессор Кабаридзе, светило русской медицинской науки. Никогда раньше Маша не думала, что может захотеть мужчину настолько старше ее, ведь даже тридцатилетний приятель, с которым она как-то познакомилась в клубе, казался ей едва ли не пенсионером, а тут! Ей двадцать один, ему пятьдесят три. Но одно дело тридцатилетний недотепа, и совсем другое — потрясающего таланта хирург, с внешностью благородного рыцаря. Маша не была одинока в своих чувствах: в Реваза Ираклиевича было влюблено подавляющее большинство студенток курса.