тех пор Хазанов совсем не выступает на эстраде. Только на юбилеях выступает, а с эстрадой завязал. Даже, возглавив театр Эстрады, он дает там драматические спектакли, не эстрадные. Вот так артист обиделся на жанр, обиделся на эстрадную публику. А нужен был величайший такт, чтобы понять, что людям тяжело, что они ждут от сатиры не сервильности. Что новая власть для них уже — враг. Я тоже это прочувствовал, но не обиделся на публику, а перестроил свой репертуар и даже стиль. Я стал касаться тех тем, которые волновали людей в 1992‐м, в 1993‐м. И они, я надеюсь, не считали меня каким-то эмиссаром власти. Тем более, что я был искренен. Какое-то время в 1991 году я считал Ельцина оптимальным для России политиком на тот момент. Хотя горячим его поклонником не был никогда, видел какие-то недостатки. А гайдаровские реформы не принимал никогда. Сначала отнесся к ним с опаской, потом понял, что это просто уничтожение всего лучшего, что было в стране. И разочаровался в новой власти всерьез — уже в середине 1992 года. Это хорошо легло на настроения публики и позволило мне остаться на сцене. А иначе бы народ меня просто выгнал с эстрады. Вот так все изменилось за несколько лет. Сейчас тоже нужен другой юмор, чем и в 1989, и в 1992 году. Другой! В том числе нужна политическая сатира и, возможно, скоро начнется ее время, ее новый виток развития.

— Попомню ваши слова через несколько лет.

— Замётано. Страна несколько устала от идиллии. А через несколько лет это усугубится. Поверьте, снова будут ждать суровой критики. Важно только не трогать историю, народ и его святыни. Этого делать нельзя. Сатира не должна быть разрушительной, хотя ломать, конечно, легче, чем строить. Этому нас в школе учили. В нынешних соросовских школах, наверное, учат другому. Каким-нибудь американским премудростям. И это, надо сказать, отвратительно. Наша система образования была уж точно одной из лучших в мире.

— Признайтесь, вы сейчас лучше относитесь к советским временам, чем в конце 1980‐х?

— В душе я никогда не был диссидентом, антисоветчиком. Мой отец всегда иронически, а в последние годы — неприязненно относился и к тем, кто безоглядно во всем обвиняет Сталина, и к тем, кто готов уничтожить до основания все советское. И я в душе понимал, что он прав, даже, когда спорил с ним по молодости. Но в то же время, я видел недостатки, слабости того времени, той системы. Ведь было много дурного. И лжи хватало, и цензура свирепствовала. Хотя во многом, как оказалось, по делу. Самое главное, что всё познается в сравнении. И сегодня, побывав во многих странах мира, я могу сказать, что советская основа была более здоровой, чем то, что мы видим в Штатах, в Европе, в Азии и в современной России. Это была, как выясняется, замечательная страна и я рад, что именно она нас воспитала. Вспомним, ведь тогда во главу угла ставились правильные ценности, по сравнению с которыми нынешние — просто какое-то мракобесие. Уважалась наука. Я все-таки учился в МАИ, хотя и посвящал немало времени самодеятельности, театру, своим первым писательским опытам. Всё равно я видел, какой великой технической державой был Союз, видел секретные институты, заводы. Какие люди там вкалывали! В последние годы я просто не вижу людей такого высокого класса. Ни у нас, ни за кордоном. Для них хотелось писать. Я считал, что могу повышать им настроение. Потому и пошел в эстрадники. А мог бы стать инженером или, например, историком.

— Вот и давайте вернемся к истории, хотя и эстрадные рассказы интересны.

— То, что мне вспомнилось о наших программах и о переменах вкусов зрителей в начале девяностых тоже уже — история. И я в последнее время многое перестал в эстраде понимать. А, если мужчина утверждает, что он перестал что-либо понимать в женщинах, значит, он в них окончательно разобрался. Согласны с этим?

— Трудно спорить. Думаю, мы сильно недооцениваем эту сторону социальной жизни — массовое сознание, культурные предпочтение аудитории. По ним о многом можно судить, хотя желательно — без перегибов.

— Мы ведь почти ничего не знаем об истории последних лет. Газеты только путают. Блогеры — снова путают. Остается верить своим глазам и здравому смыслу. А о многом мы узнаем потом, спустя годы.

— Да, недавняя история — самая таинственная. Ведь ее суть скрывают от нас профессионально. Но, Михаил Николаевич, вы много времени отводите изучению истории праславян, славян, Рюрика. Почему старина так увлекла вас?

— Наши предки — и совсем далёкие, праславяне, и более близкие нам, славяне VIII–IX веков, как правило, выигрывали сражения. Но проигрывали летописи. То есть уступали в информационной войне. Это меня не устраивает. Я такой не один. И мы занялись поисками источников информации о далёком прошлом. Самую важную информацию можно получить у сельских жителей — у мудрых людей от земли. Они хранители осколков исторической правды.

— Ваши открытия не вызывают восторг у историков…

— Мне говорят: «Ты пользуешься мифами». Как будто это преступление! Но мифы историчны, а история — мифологична. Миф — это, конечно, преувеличенная быль, но там можно найти зерно и приблизиться к исторической правде, проследить её. Чего точно нельзя делать — это забывать мифы.

— Давным-давно известный советский историк Борис Греков называл былины устным учебником народной истории.

— Он понимал, о чем говорит. Народ больше правды сохраняет, чем правители и жрецы, он честнее. А официально признанные летописи всегда зависят от политической конъюнктуры или от идеологии автора. Иначе просто не бывает. Правду хранят крестьяне, а не учёные. Я много общался и общаюсь с людьми мудрыми — от земли, от сохи, они дали мне много поводов для размышлений. Учёных я провоцирую: вы смеётесь надо мной, когда я говорю о народной этимологии. Но народная этимология — единственно правильная, ведь народ хранит всё в родовой памяти. А у вас получается так: если слово из трёх букв написано на заборе в XVII веке и более ранних надписей такого рода не сохранилось, значит, до этой даты такого слова не было, потому что раньше в такой комбинации это слово не встречалось или не встречались заборы. Может быть, вообще не было такого органа? — делаем мы вывод только на том основании, что слово найдено на заборе с точно установленной датой… Но если вы не встретили этот орган на заборе раньше — это не значит, что его не было.

— Какую историческую тайну вам удалось раскрыть?

— Расскажу о тайне, которую как раз раскрыл не я. Но я способствовал тому, чтобы правду узнали не единицы,