На смену лету приходила зима, дети взрослели, превращаясь в мужчин и женщин, — а больше, собственно, ничего и не происходило. Далеко-далеко раскинулись неведомые земли, где обитали чужие непонятные люди. По слухам, они вели суровую жизнь, и мужчинам приходилось бороться за существование. Иногда кто-нибудь из островитян отправлялся на лодочке в сторону Большой земли, обещая вскоре вернуться и поведать, что творится в мире. Возможно, его поглощала морская пучина или подбирал проходящий мимо корабль, но назад так никто и не возвратился. Ни один человек. Даже редкие суда, бросавшие якорь в гавани Святой Хильды, вскоре навсегда исчезали в морской дали.

Будто и не существовало на свете острова Святой Хильды, а был он лишь пригрезившимся сновидением, плодом воображения моряков, что вздымается в полночь из бездны и, бросив вызов миру живых, снова исчезает в пучине. А спустя годы внезапно выныривает из забвения и мелькает ошеломляющей вспышкой в покрывшемся пеплом сознании, подобно давно умершему воспоминанию. Но для местных жителей именно остров Святой Хильды и являлся реальностью, а изредка проходящие мимо корабли — бесплотными привидениями.

Весь белый свет сосредоточился на родном острове, а дальше — туманная, опасно ускользающая неопределенность. Настоящая жизнь проходила среди бесплодных скал и заключалась в общении с землей и рокоте волн, разбивающихся об утесы. В это верили непритязательные робкие рыбаки и забрасывали днем свои сети, а вечером сплетничали на пристани, никогда не задумываясь о землях, что находятся за морем. На рассвете мужчины снова отправлялись ловить рыбу, а когда сети были полны, возвращались домой и взбирались по крутой тропинке, ведущей к полям. Там они с флегматичным терпением обрабатывали землю.

У самой кромки воды сгрудились хижины, где на каждую семью приходилось не больше двух комнат. Склонившись над очагами, женщины с рассвета до наступления сумерек готовили еду и чинили мужчинам одежду, дружелюбно переговариваясь между собой.

На высокой скале особняком от остальных стояла хижина, выходившая окнами на бухту. Сейчас вместо нее возвышается уродливое здание радиостанции, но шестьдесят лет назад здесь находился дом старосты рыбаков острова Святой Хильды. Гатри и его жена Джейн жили, подобно детям, довольные друг другом, не ведая о страстях и страданиях.

С наступлением сумерек Гатри поднимался на утес и смотрел на море. Внизу, в бухте, покачивались на воде рыбачьи лодки, причалившие на ночь к берегу. Мужчины собирались на набережной и болтали о своих делах. Гатри слышал их голоса, к которым примешивался детский гам. Маленькая пристань была скользкой от брызг, рыбьей чешуи и крови. Из труб поднимался дым, извиваясь в воздухе тонкими синими струйками. Вскоре из хижины выходила Джейн и, приложив руку к глазам, всматривалась в даль в поисках мужа.

— Спускайся скорее! — звала она. — Ужин давно готов и скоро станет несъедобным.

Гатри махал в ответ рукой и направлялся к дому, задерживаясь ненадолго, чтобы в последний раз взглянуть на горизонт. Сегодня небо пестрело стайками клочковатых облаков, по маслянистой глади моря пошла легкая зыбь, а с востока уже слышался рокот прибоя. Гатри вслушивался в глухой гудящий звук — это море набирало силу, и прохладный ветерок все сильнее трепал волосы. Гатри сбежал вниз и предупредил столпившихся на пристани рыбаков:

— Разве не видите: подул восточный ветер! Небо — ни дать ни взять рыбий хвост, а волны так и бьются о скалы! Еще до полуночи начнется шторм и снесет вам башку. Море рассвирепело, как сам дьявол. Присмотрите-ка лучше за лодками!

Бухта была защищена от ветров, но все суденышки ставили на якорь, закрепляя с носа и кормы, чтобы их не разбило о причал.

Убедившись, что все в порядке, Гатри пошел к своей лачуге, примостившейся на скале, и молча принялся за ужин. В душе проснулось тревожное будоражащее чувство, и мирная обстановка хижины действовала удручающе. Он попробовал отвлечься починкой рыболовной сети, но никак не мог сосредоточиться на работе. Сеть выскользнула из рук, Гатри повернул голову и насторожился: вдруг почудился отчаянный крик, прорезавший ночную тьму. Нет, показалось. Только унылое завывание ветра да шум прибоя. Вздохнув, он стал вглядываться в язычки пламени, пляшущие в очаге. Непонятная тяжесть по-прежнему давила гнетущим грузом, не давая покоя.

А в спальне Джейн опустилась на колени перед окном и, прижавшись лбом к стеклу, вслушивалась в рокот волн. Отчаянно билось беспокойное сердце, руки дрожали, и отчаянно хотелось выползти из хижины, умчаться в скалы, где можно в полной мере ощутить всю силу ветра. Яростный порыв ударит в грудь, отбросит с лица волосы, в ушах зазвучит его безумная песня, и едкий соленый привкус обожжет глаза и губы. Джейн испытывала страстное желание смеяться и рыдать вместе с ветром и морем; широко раскинув руки, отдаться во власть неведомой силы, что окутает темным плащом и не даст затеряться в пустынных скалах среди высокой травы. И Джейн молилась, чтобы поскорее занялся рассвет и наступил новый день. Но не тихий и ласковый, как всегда, а обжигающий неистовым зноем поля, с ветром, что вздымает увенчанные белыми гребнями волны и несет разрушение. А она будет ждать на берегу, чувствуя, как мокрый песок холодит босые ступни.

За дверью послышались шаги, и Джейн, вздрогнув, оторвала взгляд от окна. В спальню зашел Гатри. Он угрюмо глянул на жену, и шума ветра не стало слышно. Супруги тихо разделись и, не обменявшись ни словом, легли рядом на узкую кровать. Гатри чувствовал тепло ее тела, но сердцем был далеко. Вырвавшиеся из темницы мысли умчались в ночь. Джейн понимала, что муж сейчас не с ней, и не пыталась его вернуть. Отодвинув холодную руку Гатри, она предалась своим мечтам, куда ему не было доступа.

Так супруги и спали вместе и в то же время порознь, словно покойники в могиле, души которых давно затерялись в вечности и преданы забвению.

С рассветом оба проснулись. На синем небе светило солнце, обжигая землю безжалостно палящими лучами. Гигантские волны в клочьях белой пены разбивались о скалу на берегу и захлестывали утесы, находящиеся за бухтой. А еще, не утихая ни на мгновение, дул восточный ветер, вырывая с корнем траву и расшвыривая в разные стороны раскаленный белый песок. Он победоносно прорывался сквозь туман, прокладывая дорогу по зеленым волнам, словно на остров обрушился сорвавшийся с цепи демон.

Гатри подошел к окну и стал всматриваться в занимающийся новый день. Вдруг с губ сорвался удивленный крик, и, не веря своим глазам, он выбежал из хижины. Джейн поспешила следом. В соседних хижинах тоже проснулись. Изумленные взоры людей были прикованы к бухте. Жители острова что-то выкрикивали, воздев руки к небу, и их взволнованные голоса с неразборчивыми обрывками слов уносил ветер. Свершилось чудо — в гавани над маленькими рыбачьими лодками возвышались мачты ставшего на якорь брига. Растянутые на реях паруса сушились в лучах утреннего солнца, а сам корабль мерно покачивался на волнах.

Гатри затерялся в толпе рыбаков на пристани, куда сбежалось все население Святой Хильды, чтобы поприветствовать чужестранцев с брига, высоких смуглых моряков с миндалевидными глазами и ослепительной белозубой улыбкой. Гости разговаривали на непонятном языке, и Гатри с приятелями принялись их расспрашивать, а женщины и дети обступили плотным кольцом, с нескрываемым любопытством вглядываясь в чужие лица и робко ощупывая одежду пришельцев.