— Ты не подумала, что мне, возможно, хочется побыть в одиночестве? — поинтересовался он, удивляясь собственному голосу. С того момента, как Джек Конрадс прочитал завещание, тело застыло, словно замерзло. Приступы гнева перемежались приступами боли и невыносимой пустоты. Смерть близких людей, даже если она и предвиденная, всегда выбивает из колеи.

— Да, — быстро улыбнулась она.

Возможно, улыбка предназначалась псу. Девушка наклонилась, чтобы лучше рассмотреть его.

— Пока я взбиралась сюда, я подумала, что Сержанта уже нет.

— Он умер.

— Мне очень жаль.

— Он постарел.

— Как и все мы. — Девушка снова наклонилась вперед. — Ну, разве не красавец? — Она потянулась.

— Лучше не двигайся.

— Я здороваюсь.

Ему ли не знать? Собака не шевельнулась. Томас облегченно выдохнул… Он все еще пытался соединить в мозгу Энджи, шумную, неугомонную девчонку-сорванца, с представшей передним экзотической красавицей.

Она носила платья и выпрямила вьющиеся от природы темные волосы. Они стали гладкими и блестящими. Каждый раз, когда она двигалась, он слышал тихий звон тонких браслетов на запястьях и лодыжках.

Черт, она носила кольца даже на пальцах ног. И духи…

— Что это за духи? — Он хотел спросить о них с их первой встречи.

Густой пряный аромат. Томас отстранился.

Она изменилась, а он так хотел, чтобы все оставалось по-прежнему, особенно сейчас, когда судьба неумолимо несла его в неизвестное будущее.

— Ты пахнешь… по-другому, — пояснил он. Она иначе пахла, иначе выглядела и смотрела на него иначе. — Ты изменилась, Ветерок.

В воздухе зазвенел нежный смех. Томас еще помнит ее детское прозвище! Энджи опустила руки на колени, браслеты тихо звякнули.

— Весточка из прошлого. Больше никто не зовет меня Ветерком.

С их последнего разговора, когда она пыталась убедить его в том, что они с Брук совершенно не подходят друг другу. Он тогда был слишком молод и вспыльчив, чтобы придавать значение ее словам.

— Прошло всего лишь пять лет, но ты прав. Я изменилась, ты изменился, все изменилось, — сказала она, и темнота вдруг показалась еще плотнее и непрогляднее. — Сожалею о твоем отце. Он очень страдал, последние недели сказались и на вас. Жаль, что меня не было рядом, я надеюсь…

— Ты же пришла говорить о другом. Подобные слова я уже слышал много раз.

— Да, но не от меня. — Она непокорно дернула головой в своей привычной манере. — Мне есть, что тебе сказать, и в этот раз я хочу, чтобы ты дослушал меня до конца.

Ее голос и сочувственный блеск темных глаз встревожил его, и он начал подниматься. Энджи положила руку ему на колено.

— Ты получил мое письмо? — спросила она.

Да, получил, сразу после гибели Брук. Что она ждала от него? Благодарности за добрые слова? Как будто они помогли ему справиться с горем и залечили израненное сердце!

— Дурацкое письмо — это все, что я могла отослать, — продолжила Энджи извиняющимся тоном. — Я бы хотела быть рядом, найти подходящие слова.

— Неважно.

— Для меня важно. — Она накрыла ладонью его кулак на бедре. — Мне следовало оставаться рядом. Что же я за друг после этого?

И что на такое ответить? Неужели она ждет, что он будет сидеть, как священник на исповеди, и слушать раскаяние в грехах?

Он надеялся, что она пришла не за прощением, которое он все равно был не в силах дать!

— Твоя дружба очень многое значит для меня. Мы все еще друзья, Ти Джи?

Его детское прозвище странно прозвучало в ее устах. Он чувствовал мягкую тяжесть ее руки, в ноздри снова ударил чувственный аромат духов.

Томас высвободил руку и переложил ее ладонь к ней на колено.

— Томас! — Она резко выдохнула. — Разве ты не можешь хотя бы притвориться, что принимаешь сочувствие друга? Тебе что, так трудно сделать усилие?

Когда он не ответил, она медленно покачала головой. Кончики волос коснулись его обнаженного предплечья, как холодная насмешка. Он не видел в ней друга.

Маленькая Энджи превратилась в женщину.

— Я пришла принести свои извинения, — коротко подытожила она. — И теперь оставлю тебя наслаждаться одиночеством.

Она уже начала подниматься — на этот раз без шоры на его плечо, — и Томас собирался позволить ей уйти. К чему вопросы?

— Это все, ради чего ты явилась?

— О, да ладно тебе. — Девушка остановилась, ее смех поплыл в воздухе, такой же мягкий, как ночь. — Что хотела, то сказала.

— Но?

— Я же вижу, ты беспокоишься о завещании. — Она опять села, и он, почувствовав проницательный взгляд на своем лице, что-то уклончиво пробурчал. — Стоит поговорить с братьями.

— Что толку, уже говорил.

— Проблема в том, как ты собираешься выбрать мать для своего ребенка.

Томас фыркнул.

— Я так поняла, все в равных условиях. Один ребенок на троих.

— И ты хочешь, чтобы я положился на братьев? Тогда мы точно потеряем все. — Он сделал широкий жест, обводя фамильные владения. Камерука — единственное место, где он хотел жить, единственное, что осталось ему после того, как авиакатастрофа унесла жизнь его жены, его счастье и его будущее.

— Твои братья знают, что Камерука для тебя все, — мягко сказала Энджи.

Это та благословенная земля, где он может дышать.

— Алекс говорит, что собирается жениться на Сюзане.

— Да, когда в их расписаниях совпадет свободный денек. Что касается Рэйфа… — Томас наморщил нос.

— Плейбой, одним словом, — согласилась она. — Зачем твой отец выдвинул такие условия?

— Ради Мо.

Девушка раздумывала.

— Он знал, что ради Мо вы, парни, сделаете все возможное и невозможное. Но ему следовало знать, что она не захочет подобной жертвы. Она не будет счастлива, пока вы не будете счастливы, по воле отца или собственной.

— Да, но она не должна ничего знать об этом. Вот почему завещание Конрадс читал в ее отсутствие.

— Твой отец гений! — Она бросила на него быстрый взгляд. — Чертовски умен. Самый быстрый способ отвлечь вас от скорби.

Томас резко повернулся. У Энджи необычное мышление.

— Гений? — произнес он вслух. Хорошенькое определение! Подходит ли оно отцу, который столько сделал для своих детей?

— У него получилось, не так ли? — спросила она.

Дьявол, у них действительно не хватило времени на слезы. После того как Конрадс вызвал всех троих в библиотеку, их печаль превратилась в гнев.