Для меня все в этом деле стало очевидно. Я оставил свой гостиничный адрес, по которому меня можно было найти, и, должен признаться, распрощался с нескрываемым недовольством. В каком бы направлении я ни продвигался в своих поисках, передо мной возникала стена.

В момент беспомощности, когда я просто не знал, что делать дальше, в голову пришла мысль отправиться в музей, чтобы побыть наедине с экспонатами. Это произошло в Британском музее, я думал о Розеттском камне, той черной базальтовой плите, которую нашел офицер Наполеона близ одноименного египетского города. На ней написан текст на трех языках: четырнадцать строк — иероглифами, тридцать одна строка — демотическим письмом и пятьдесят четыре строки — на греческом, который французские ученые использовали, чтобы расшифровать египетские иероглифы.

В результате моих размышлений над Розеттским камнем я принял решение начать свое расследование заново, и это напомнило мне о решении Шампольона[2]. На следующий день я запланировал отъезд, но мне в голову вдруг пришла идея отыскать мисс Джулиет Клейтон. Ее адрес я нашел в телефонной книге: Квинсгэйт Плейс Мьюс, Кенсингтон. На улицах с каменными мостовыми теснились двухэтажные дома с узкими, выкрашенными в белый цвет фасадами, на первых этажах которых в основном располагались маленькие автомобильные мастерские или склады.

Я спросил одного автомеханика, который периодически выныривал из-за утеплительного кожуха радиатора старенького автомобиля, не знает ли тот мисс Клейтон. Конечно, он знает ее, но мисс Клейтон, по его словам, уехала в Египет, а когда вернется, ему не известно. Я представился старым другом мисс Клейтон и попросил уточнить, в какое конкретно место в Египте она отправилась. Автомеханик лишь пожал плечами, но потом сказал, что, быть может, об этом знает ее мать, пожилая дама, которая живет на севере в Хануэле на Аксбридж-роуд, что в часе езды отсюда. Он также сообщил, что лучше всего сесть на поезд, отправляющийся с вокзала «Виктория». Уверенный в том, что мне удастся найти мисс Клейтон именно там, я немедленно отправился в путь.

По дороге в Хануэл начался дождь, и унылые предместья Лондона стали казаться еще более безотрадными. Я был единственным пассажиром, который сошел в Хануэле. Я увидел старый заброшенный вокзал, у дороги — стоянку такси.

До Аксбридж-роуд с меня взяли полтора фунта.

Миссис Клейтон, маленькая седая дама, на морщинистом лице которой постоянно сияла улыбка, обрадовалась неожиданному визиту и поставила чайник. Я продолжал выдавать себя за друга ее дочери, и миссис Клейтон охотно начала болтать о Джулиет. Важнее всего была информация о том, что мисс Клейтон остановилась, как обычно, в отеле «Шератон» в Каире.

— Обычно?

— Ну да. Один-два раза в год. Разве вы не знаете о ее пристрастии к Египту?

— Ну конечно, — заверил я старушку.

В ходе разговора я также выяснил, что мисс Клейтон многие годы провела в Египте, что она бегло говорила на арабском и поддерживала близкие отношения с одним египтянином, которого называла Ибрагимом. Когда разговор зашел о лондонской погоде, я предпочел вежливо откланяться.

В отеле, куда я вернулся, меня ждала неожиданность. Портье передал мне записку от Кристофера Тимблби: «№ 73 — человек по имени Гемал Гадалла. Адрес: Брайтон, Суссекс, Эбби-роуд, 34». Тот же самый фантом, который я пытался найти, когда отправился к хозяину кошки Бастет. Опять возникла такая же ситуация, при которой я чувствовал, что непременно должен посетить либо музей, либо паб. А поскольку было уже довольно поздно, то я решил зайти в «Мэгпай и Стамп» на Олд Бэйли и присел на одно из мест у окна, которые во времена публичных казней сдавались за большие деньги. Я пил лагер и стаут. Да, я заливал свое отчаяние пивом и не знал, чем закончится этот вечер, как вдруг ко мне подсел собеседник — светло-рыжий англичанин с бесчисленными веснушками на тыльных сторонах кистей. Он демонстративно вздохнул и, повернув ко мне широкое лицо, выругался:

— Чертовы бабы, будь они прокляты!

Я вежливо поинтересовался, что он этим хочет сказать, но собеседник лишь махнул рукой, давая понять, чтобы я не стеснялся. Он заявил, что даже во тьме, царящей на Олд Бейли, по моему лицу видно, что я переживаю из-за баб. Да, именно так он изволил выразиться. Подмигнув и прикрыв ладонью рот, как будто нас могли подслушать, он добавил, что в Уэльсе самые лучшие женщины. Они немного старомодные, но зато симпатичные и верные. А потом он протянул мне руку и представился:

— Меня зовут Найджел.

Найджел с удивлением узнал, что я вовсе не британец, что мое уныние никак не связано с любовной печалью, как он было подумал. Поэтому мой новый знакомый посчитал, что нужно обязательно поговорить о войне. Повлияло ли так на меня пиво или просто его история была мне неинтересна, не знаю, но я прервал бурный речевой поток Найджела вопросом: действительно ли он хочет узнать причину моей печали? Найджел тут же согласился, подпер кулаками голову, и я начал рассказ. Пока я говорил, Найджел не вымолвил ни слова, иногда лишь непонимающе мотал головой. Он еще долго молчал после того, как я закончил. Наконец он сказал, что мне нужно стать писателем, история действительно складно выдумана, но она не может быть правдой. Во всяком случае, он в нее не поверил — ни одному слову.

Мне пришлось задействовать все свое искусство убеждения и вдобавок выставить полдюжины крепкого стаута, чтобы заставить своего нового друга поверить в истинность этой истории. После довольно продолжительной паузы Найджел согласился.

— Ну хорошо, — заявил он, — допустим, такие сумасшедшие истории случаются, но что ты теперь будешь делать?

— Если бы я сам знал, то, наверное, не рассказывал бы тебе все это.

Найджел задумался, похлопал ладонью по черной столешнице из мореной древесины и пробормотал что-то о путанице и о чем-то таком, что называлось entanglement.

Эта встреча в «Мэгпай и Стамп» вообще не была бы достойна упоминания, если бы Найджел вдруг не поднял взгляд и не произнес:

— Если не существует этого загадочного Гемала Гадаллы, то, наверное, и торговец антиквариатом Омар Мусса тоже призрак, как вы думаете?

Спустя два дня в Дюссельдорфе, когда я занялся этим вопросом, поначалу казалось, что все выходит по-моему, потому что в телефонной книге я действительно обнаружил имя «Омар Мусса» и дополнение: «торговец антиквариатом, Кёнигсаллее» — отличный адресок.

Я думал, что по этому адресу найду сына того самого Омара Муссы, который умер во время аукциона «Кристи». Но, оказавшись в симпатичном магазине с изысканными предметами антиквариата, я обнаружил там пожилого мужчину. Ему и рассказал всю историю.