Рассмотрим, к примеру, действия против бара «Мокка», расположенного по адресу: дом 29 по Фритт-стрит, в центре Лондона. Начало операции — четверг, 3 августа 1972 года. Причина — вопиющая и беспричинная грубость плюс ядовитый чизкейк. Приближаемся к бару, записываем, фотографируем. Стоим снаружи, так чтобы меня было видно. Владельцы внутри, суетятся. Ужасный старикан, его кучерявая женушка и сынок с вечно раскрытым ртом, ворчливый продавец. Они у меня в руках и знают об этом.

— У вас, ребята, дурная репутация, вы притягиваете неприятности. Выходите и притяните еще. Разбейте мне камеру, и я вызову полицию. На общественной улице я имею право делать, что душе угодно.

Дойди дело до рукоприкладства, я бы так объяснился перед фараоном: мол, записывал улицу, делал документалку о Сохо. Это же первый в Лондоне эспрессо-бар! Я владельцам услугу оказываю. Если хозяева не дебилы, то промолчат об истинной ситуации. Не станут гоношиться, типа: «Какая документалка! Он нам кофе-машину взорвать хочет! Устроит потасовку, пожар на кухне, неприятностей от санинспекции не оберешься».

Да. Они были у меня в руках и прекрасно знали об этом. Я глянул через витрину и улыбнулся старикану-владельцу, будто задумал приятный сюрприз. Запись воспроизвел позже, дополнив ее большим количеством фотографий. А до этого решил прогуляться по уличному рынку на Брюэр-стрит, где записал игру в наперсток. Угадай, где шарик — ты же все видел…

Воспроизведение таки состоялось и не один раз. С кофейней было покончено. Хозяин все сокращал и сокращал время работы. Тридцатого октября 1972-го бар «Мокка» закрылся, а точку прибрала к рукам закусочная «У Куина».

Как сюда вписывается трехмагнитофонная теория? Магнитофон номер раз — это бар «Мокка» в своем первозданном состоянии. Второй магнитофон — мои записи окрестностей бара; они дают доступ. В райских кущах в роли второго магнитофона выступила Ева. Таким образом, запись, сделанная в кофейне, есть частица кофейни (помните: Еву создали из ребра Адама). Но, выполненная однажды, запись обретает самостоятельность и выходит из-под контроля хозяев кофейни. Третий магнитофон — воспроизведение. Адам выражает стыд, когда ему показывают его же непотребное поведение посредством магнитофона номер три, то есть Бога.

Представляя владельцам кофейни запись, в которую внесены определенные изменения, я становлюсь местным Богом. Влияю на них. Они на меня — нет.

Представьте, например, что объекты национальной безопасности — ваша спальня и уборная — нашпигованы «жучками» и скрытыми инфракрасными камерами. Получаемые изображения и записи дают доступ. Вы не испытываете стыда, испражняясь или вступая в интимную связь, но стыдитесь, стоит запись испражнения или секса показать неодобрительно настроенной аудитории. Стыд порождается воспроизведением, критикой.

Рассмотрим политику как область применения «жучков». В эру телевидения политики предоставляют нам огромное количество материала. Однако он не дает доступа. Оратор непосредственно перед нами не присутствует. Как следствие, требуются записи интимного характера или характера просто частного. Вот почему Уотергейтский скандал потребовал взлома.

Кандидат в президенты — это вам не кофейня, его так просто не подловить. Он может сам понаделать сколько угодно компрометирующих записей оппонентов. Таким образом, игра усложняется и обретает соревновательный характер, поскольку запись осуществляют обе конкурирующие стороны. В ход идет техника куда более продвинутая, о которой обществу еще пред-. стоит узнать.

Основную операцию по аудиозаписи, фотосъемке и воспроизведению может осуществить любой, кто имеет в наличии магнитофон и камеру. Количество играющих не ограничено. Подобными несложными действиями миллионы людей смогут нейтрализовать систему контроля, насаждаемую теми, кто стоит за Уотергейтом и Никсоном. Как и все системы диктата, эта зависит от монополии на информацию. Если третьим магнитофоном сможет стать кто угодно, тогда третий магнитофон теряет силу и власть. Богу полагается быть единственным.

Уильям Берроуз

Лондон,

1973 г.

Это латинское выражение: «Плыть необходимо, жить нет необходимости» вдохновляло средневековых мореплавателей, перед которыми в пятнадцатом веке открывались неизведанные морские просторы. Сегодня — уже перед нами — лежат неизведанные просторы космоса. Откроются ли они перед молодежью?

Приведу цитату из «Лондон экспресс» от 30 декабря 1968 года:

«Если вы сильны и здоровы и вам нет двадцати пяти, если обладаете молниеносными рефлексами, не боитесь ничего — ни в небе, ни на земле — и ваш аппетит к приключениям неуемен, то даже не думайте записываться в астронавты».

В астронавты берут «хладнокровных папаш», которых держат на привязи страховочных тросов и кислородных шлангов «дражайшие половины». Доктор Пейн из Центра космических исследований в Хьюстоне говорит: «Эта битва увенчалась победой не хиппи, а простаков, умеющих работать с логарифмической линейкой и не стесняющихся время от времени помолиться Боженьке».

А где большое космическое приключение? Неужели эти обыватели полетят в немыслимые, неописуемо загадочные дали? Чтобы странствовать во вселенной, надо бросить на Земле словесный багаж, всякий мусор типа: помолиться, о стране поговорить, о мамочке, о любви, о партии родимой… Учитесь жить без религии, без страны, без друзей. Ведь астронавту жить предстоит одному в тишине. Любой, кто молится в космосе, тот не в космосе.

Новый безбрежный океан закрыт для молодых. Однако есть и другие дороги. Если освободишься от прежних привычек, ты уже в космосе. Для достижения подобной свободы существуют различные методы и приемы, но их скрывают, держат в тайне. В «Работе» я рассматриваю подобные техники открытия.

Эта книга изначально задумывалась как серия спонтанных интервью. Однако по мере того, как мсье Одье задавал вопросы, я понял, что на многие из них уже дал ответы в различных своих книгах, статьях и зарисовках.

Таким образом, не желая пересказывать или суммировать определенные моменты, я просто вводил такие отрывки в тексты ответов. В результате получилось интервью с иллюстрациями, словно фильм с врезками, затемнениями и обратными кадрами.

ВОПРОС: Книги, вышедшие после «Билета, который лопнул», нельзя назвать романами или повестями. Ломка формы повествования заметна уже в «Голом завтраке», но куда, к какой цели она ведет?

ОТВЕТ: Трудно сказать. Думаю, роман как форма себя исчерпал. Надо смотреть в будущее, а в нем люди наверняка перестанут читать или читать будут только иллюстрированные книги, журналы или некие сокращенные формы читального материала. Чтобы выжить в конкуренции с телевидением и фотожурналами, писателям надо развивать определенные техники, которые позволят текстам завлечь читателя.