Под утро следующего дня нас подняли с полу, на котором мы пытались заснуть, выстроили, прочитали присягу, произнесли речь, исполненную пылкого аппаратного косноязычия, и стали разбивать на взводы.

По нашим анкетам было известно, кто есть кто, и мне, как я и ожидал, достался пулеметный взвод и единственный учебный станковый пулемет. Из оружия у нас были штык на поясе и гранаты там же. Запалы от них я беспечно запрятал в левый карман гимнастерки.

Дни тянулись без происшествий, как вдруг вечером 28 октября, уже в полутемноте, нас по тревоге выстроили и не без воинских церемоний представили высокопоставленному партийному начальству.

— Вот что, братцы, — услышали мы. — Как еще римляне говорили, враг находится у наших порталов. Особенно тяжелое положение создалось в Наро-Фоминске. Острая нехватка в людях. Просят Коммунистический батальон. Но мы никого не принуждаем. Только по добровольству. Кто готовый — два шага вперед. Остальные на месте. Будут оборонять отсюда.

Речь была по своему комической. И то, что мы стали "братцами" (после сталинской обмолвки "братья и сестры"), и диковинный "портал" от где-то услышанного "анте портас" — все это, как ни странно, не только не отвратило меня от следования призыву, но даже толкнуло "на два шага вперед". За мной последовало человек 18–20. Не взвод на "строевой" счет, но для трех-четырех пулеметов достаточно.

Откуда-то вышли на плац грузовики и нас, без особого разбора повезли в какую-то дальнюю школу — обмундировываться.

Каждый стал искать себе шинель по росту, перерывать груду ботинок в поисках нужного размера, зато обмотки, о которых я знал лишь по книгам да понаслышке, отпускались почему-то под расписку. И странное дело! Некоторые быстро и споро справились с ними, у меня же они то и дело сползали по штанинам то по очереди, то обе сразу…

— Простите, а как будет с нашими пальто?

— Проще простого. Вложите записки с адресом… только чтобы адресат был верный. Куда-куда? В карман, конечно.

В груде направляемых нами вещей было и мое зимнее пальто с бобром. Первое из тех, что я сшил себе в жизни.

Не знаю, как другие, а я своего пальто так и не увидел.

Мелочь — в свете мировых событий. Но характерная. Где и воровать, как не на войне, да при разрухе?

— Выходи строиться. Едем на Киевский вокзал, там и получим вооружение. К утру быть на месте. Ясно?

Ящики с винтовками лежали на полу. Уже открытыми. На винтовках лежал толстый слой масла. Тряпок не было. Поезд шел медленно, с многочисленными стоянками, но под утро мы выгрузились у лесной поляны, куда уже завезли котлы с кашей.

Стоял погожий осенний день. Синее небо, ели, сосны, живительный воздух. Можно было осмотреться. Одетые по форме, то есть одинаково, мы сильно различались по возрасту, роду занятий, степени интеллигентности, поведению и многим прочим качествам. Далеко не все были коммунистами. Многие, как и я, партийных билетов не имели, да и не могли иметь по своей причастности к репрессированным родственникам, друзьям и прочим категориям "политического недоверия".

— Теперь все вы — и правые, и виноватые, — как сказал нам неизменный для всякого воинского формирования комиссар, — члены единого коммунистического сообщества.

Сам он нашел эту формулу или она была найдена и цензурована на каких-нибудь верхах?

Показалась легковая машина, сделала круг по поляне и остановилась на ее середине. Из машины вышел высокий статный командир в чине полковника. Он оказался комиссаром дивизии. Мы сомкнулись вокруг него, и он начал речь. Помню ее почти дословно.

— Первым делом, конечно, здравствуйте, товарищи красноармейцы. А коли среди вас и командиры отыщутся, то и им здравствуйте. Представлюсь: я комиссар дивизии Мешков. Такая вот мягкая русская фамилия. Дивизия же моя называется Первой гвардейской мотострелковой дивизией. Можете гордиться. Хоть и не вы заработали. Молодцы, что пришли к нам на пополнение. Людишек у нас маловато, и сколько вас ни есть — все ко двору. Значит, с прибытием вас. Оставлю здесь капитана, который поможет вам разобраться. Инструкции у него яснее ясного. Бывайте.

Капитан:

— Говорят, тут у вас пулеметная команда сформировалась. Кто хозяин?

— Я, товарищ капитан. Оглядел, поморщился.

— Приказано поставить вас на охрану командира дивизии Героя Советского Союза генерал-майора Лизюкова. Довооружение на месте. Володя, проводи.

Послышался отдаленный расстоянием пушечный выстрел и вслед за ним воздушное трепетанье.

— Немец проснулся, — сказал капитан. — Пошли, ребята. Да не стройтесь вы. Не Хамовницкий плац. Стало яснее ясного. Мы попали на фронт.

Отвлекусь ненадолго ради повести о полковнике Мешкове. Разбередили воспоминания. Признаться по совести, я, как и все знакомые мне строевые офицеры, недолюбливал политруков — от мала до велика. И я, разумеется, вместе с теми, кто за отмену всего этого противоестественного института. Но сейчас речь о комиссаре Мешкове.

В окопы он не ходил, дальше штабов не ездил. Так что увидел я его уже на должности помощника начальника штаба полка летом 1942 года. Под Юхновом.

Позади были Наро-Фоминск, Боровск, Медынь, Мятлево. От четырех пулеметных рот — и то еле-еле — была сформирована одна, а меня взял к себе в помощники начальника штаба 1-го гвардейского мотострелкового полка капитан Петр Федорович Бородок. Шли бои, в штабе были немногие: переводчик с немецкого, наш постоянный ОД (отв. дежурный), ПНШ-5 (шифровальщик), два писаря да я.

Переводчик, кандидат математических наук был прекрасным, милым человеком. Впервые, и именно по нему, увидел я, как можно играть в шахматы на двух-трех досках, сидя в дальнем углу и уткнувшись в книгу. Да еще и "Простите, капитан, в названной вами клетке уже разместился слон". И Гете наизусть, и французская роё51е. Но уж и нескладен он был! Сколько ни поправляй на нем снаряжение, сколько он сам в том же самом ни старался все, включая портупею, сидело на нем вкось и вкривь. А тут еще и переводы не начались.

…Подъехала машина и остановилась у дома. Дверь открылась так резко, будто ее хотели сорвать с петель.

На пороге стоял полковник Мешков.

Все мы повскакали с мест и вытянулись по стойке "смирно". Не знаю, сохранилась ли эта собачья терминология до сих пор.

— Докладывайте! Впрочем, вас я знаю. Вы недавний выдвиженец капитана Бородка. И новоиспеченный капитан. Из военюристов, если не ошибаюсь. А это кто?

— Лейтенант Л-ч. Ответственный дежурный по штабу, переводчик.

— М-да, гвардеец, нечего сказать, переводчик. А можно вас спросить… мать, что ты переводишь? Хлеб на говно?

Поворот, кто-то из свиты отворяет дверь, машина отъехала.

Прежде чем я пришел в себя, телефонист бросился к бачку, налил воду и поднес ее дрожавшему всем телом лейтенанту.

Прошел еще год. По странной случайности, о которой скажу в своем месте, я оказался в прокуратуре 43-й армии на должности помощника военного прокурора, отвечающего за следственную работу. Армия готовилась к штурму первой полосы заграждений, открывавшей дорогу к собственно витебским укреплениям. Пришел танковый корпус. Полк РГК — тяжелой дальнобойной артиллерии. Несколько стрелковых дивизий. Армия стала стотысячной.