– Это еще что такое? Что здесь происходит?

Дули сбежал с крыльца, опустился на одно колено и поймал маленького бесенка в объятия.

Чувствуя себя в полной безопасности в сильных руках дяди, Дэнси крутнулась и показала преследователю язык.

– Ну, погоди, ты у меня дождешься, Дэнси О'Нил! – крикнул тот, грозя ей кулаком.

Дули заметил, что под глазом у Клинта зреет синяк.

– Я думаю, – сказал он, подавляя улыбку, – ты мог бы мне сказать, почему это ты гоняешься за моей племянницей.

Не отрывая яростных глаз от Дэнси, Клинт объяснил, что они играли у ручья, а Дэнси вдруг разозлилась.

– Всегда она так: сначала играла, а потом вдруг размахнулась и ударила!..

– А ты мою куклу утопил!

Воительница попыталась лягнуть неприятеля, но Дули держал ее крепко.

– Я же играл, – оправдывался мальчик, – а ты вдруг взбесилась. С тобой неинтересно играть – чуть что, ты сразу злишься.

– Сам виноват! Ты всегда мне гадости делаешь. Я тебя ненавижу, Клинтон Мак-Кейб.

Дэнси прекрасно знала, что ее враг терпеть не может, когда его называют полным именем, и ухмыльнулась, видя, как он вспыхнул от гнева.

Но тут подбежал Джордан и взволнованно вступился за Дэнси:

– Он все время дразнился! Отнял у Дэнси куклу, сказал, что утопит. Сунул в воду и держит. Мы его просили, а он не слушает!

– Ой, ну это же игра, – возмутился Клинт, ковыряя грязь ногой. – Вообще с этими девчонками лучше не связываться.

И, сунув руки в карманы комбинезона, повернулся и пошел прочь.

Кусая губы, чтобы не рассмеяться, Дули пожурил его за грубость.

– А ты, Дэнси, не будь столь немилосердна к этим мальчишкам. Они же не привыкли, чтобы девочки давали сдачи.

– Тогда пусть сами не задираются, – возразила Дэнси, упрямо насупившись. – Разве так играют?

– Что тут происходит? – рявкнула Эдди, вылетая на крыльцо. – Ты чего хулиганишь, девочка? Ты что – побила моего Джордана? Смотри, а то я скажу отцу, он тебя выдерет!

Испуганно округлив глаза, Дэнси прижалась к своему защитнику.

Дули знал, что Эдди надо дать выговориться, иначе ее не остановишь. Последнее слово всегда должно быть за ней.

– Ну так что? – Эдди выжидающе повернулась к сыну. – Она тебя ударила, сынок? Или это Клинтон опять ее задирал? Если так, я с него шкуру спущу.

Считая, что Клинт уже получил по заслугам, Дэнси великодушно решила все загладить.

– Мы просто играли, вот и все. А Клинт упал и набил себе синяк.

– Так ему и надо, чтоб не буянил, – бросила Эдди, подталкивая Джордана к коляске. – Доберется и пешком. А ты, юная леди, – она погрозила Дэнси пальцем под самым ее носом, – ты тут не шуми. Твоя мама только что родила ребеночка, и ей надо отдохнуть.

– Ребеночка? – Дэнси запрыгала, в восторге хлопая в ладоши. – Сестричку, как я хотела?

– Нет, у тебя теперь маленький братик. Совсем крохотный, как ваша мама. Не удивлюсь, если Господь его приберет.

Дэнси смотрела вслед коляске, и слезы застилали ей глаза.

– Как будто ей все равно, дядя Дули, – пробормотала она дрожащими губами. – Честное слово, я их одинаково ненавижу – и ее, и Клинта.

– Не надо никого ненавидеть, малыш. – Дули поднял девочку на руки и стряхнул грязь с ее платья. – Особенно мисс Эдди. Она не такая плохая, как притворяется.

– А кому это надо – притворяться плохим? С какой стати?

– Видишь ли, – нерешительно начал Дули, – иногда людям приходится пережить в жизни какое-то разочарование, и они вымещают свою обиду на других. А нужно просто заглянуть им в душу поглубже, посмотреть, где там они спрятали свою доброту, и не обращать внимания на то, какими они притворяются.

Дэнси с минутку подумала и решила, что разберется в этом, когда вырастет, а пока это не важно.

– А теперь, мисс Дэнси О'Нил, пойдем познакомимся с твоим маленьким братиком.

И, прижав девчушку к груди, Дули поднялся на крыльцо.

Шел второй день после родов. Идэйна знала – и все это знали, – что с крохотным мальчиком, тихо лежавшим рядом с ней, что-то неладно. Очень неладно!

Когда родилась Дэнси, она была розовенькая, как персик, а этот ребенок мертвенно-бледен.

Дэнси выгибалась, сучила ножками, плакала, – словом, делала все, что положено делать здоровому ребенку, – а этот малыш, это дитя греха, как с болью все время думала о нем Идэйна, ничего такого не делал.

Он не хотел сосать, не брал грудь – он просто лежал, неровно и неглубоко дыша, и даже не открывал глаза.

Заглядывая в спальню, Карлин волновался:

– Не понимаю! Ты только посмотри на этого парня! Такой большой, такой крепыш – он должен есть много. Даже док Хауард так говорит.

Идэйна молчала. Она понимала, что Карлин страшно расстроен – иначе бы он ни за что не послал за доктором. Он не верил в докторов, но сейчас был готов на все, лишь бы спасти своего сына. Но что можно сделать? Казалось, малыш просто не хочет жить – даже не пытается выжить.

– Это ты виновата. Все из-за тебя, – вдруг выпалил Карлин, уставившись на нее холодными припухшими глазами. – Ты такая хилая, и молоко у тебя никуда не годится.

Идэйна крепче прижала к себе ребенка.

– Неправда. Он даже не пытается сосать. Клара давала ему соску со сладенькой водичкой, он не берет. Ты же знаешь, когда я кормила Дэнси, все было в порядке, и молоко было хорошее.

Голос ее поднялся до пронзительного крика. Она чувствовала, что уже на грани истерики, – но что было толку спорить, доказывать?

Она знала, почему Господь хочет прибрать ее малютку, – только больше никто не должен об этом знать, потому что, если откроется правда, мальчика объявят незаконнорожденным и не позволят даже похоронить на кладбище. Бедную крошку зароют в неосвященной могиле, за церковной оградой, – одна мысль об том была нестерпима.

Зарывшись лицом в подушку, все еще прижимая к себе дитя, Идэйна снова дала волю слезам.

Карлин возмущенно фыркнул. Сердце его разрывалось, но, пряча боль за напускным гневом, он хлестнул жену безжалостными словами:

– Сколько я за тебя денег заплатил – а что получил взамен? Разбитые мечты – и больше ничего. Все равно что купить корову, которая не доится, кобылу, которая не может ожеребиться, или курицу, которая не несет яиц.

Рубя воздух кулаком, он прорычал:

– Если бы только можно было отослать тебя назад, к папочке, чтобы он вернул мне деньги, я бы начал все сначала, пока не поздно. Эх, лучше бы я…