бы не вакуум, то кажется, прямо сейчас загорится свет, а какие-нибудь свеженькие споры вывернут из-за угла с распростертыми объятиями.

В дальнем конце отсека зияет пасть внутреннего люка.

Хейнвальд проводит механическую проверку, замеряет мощность, подает сигнал на проводку, после чего докладывает:

— По нулям.

Солуэй хмыкает. Вруман вообще не реагирует. Они оба переносят модули таксикарта из челнока в коридор. Все компоненты легкие и префабрикованные — а гравитация здесь максимум две десятых «же», — но все равно есть что-то смутно забавное в том, как споры таскают такую огромную ношу на собственных плечах. Как муравьи в скафандрах, которые, даже не задумываясь, тягают грузы в десять раз тяжелее себя.

Хейнвальд выходит в коридор и начинает собирать карт, пока остальные тащат из челнока трехбаллонный кислородный компрессор. В собранном виде транспорт может пролезть в любое отверстие не уже стандартного опускаемого люка; но его можно и разобрать по щелчку, если надо будет передвигаться по более жесткой поверхности — а скорее всего, так и будет, если принять во внимание полученные разведданные.

Коридор скрывает тьма. Солуэй проверяет карту на навигаторе, ищет последние апдейты и указывает вправо:

— Сюда.

Они забираются в седла; Вруман на месте водителя впереди, Солуэй и Хейнвальд сзади по бокам. Прожектор транспорта, вспыхивая, оживает, освещает ничем не примечательную палубу, уходящую влево и слегка вниз. Боты быстро встают в строй, запрограммированные на стандартное сопровождение: один впереди, один сзади, еще один ждет рядом, готовый занять место того напарника, который помрет первым. Солуэй наблюдает за роботами, поворачивается к Хейнвальду, но отражение его забрала в ее шлеме наполовину скрывает лицо Сьерры.

Ни единого звука, только дыхание.

Они выдвигаются.

* * *

Через десять кликов они теряют первого бота, где-то на изограве в четыре десятых.

Команда делает короткую передышку после разлома, который сломал коридор, как позвоночник, и более глубокую его часть из-за этого ушла на два метра вправо. Понадобилось больше двух килосекунд, чтобы разгрести обломки и освободить хотя бы небольшой проем, разобрать карт, перенести все его куски дальше и снова собрать уже с другой стороны. В передатчиках до сих пор гуляет эхо от напряженного пыхтения, когда Хейнвальд посылает авангардного бота разведать местность. Тот невозмутимо плывет вперед, исчезает во тьме за поворотом. Десять секунд спустя вспышка ослепительного света проносится по забралу Хейнвальда, и канал умирает.

— Эй, вы видели?.. — Вруман смотрит вперед. — Там сейчас что-то сверкнуло, дальше по коридору…

Они медленно отправляются туда. Свернув за угол, видят: дыра в переборке, щит питания, развороченный, без сомнения, тем же сейсмическим сдвигом, что расколол коридор позади. Голубая молния судорожно искрит внутри, безмолвная, мягкая, почти красивая. В нескольких метрах впереди на палубе лежит труп бота, он завалился на спину и походит на огромного опаленного жука.

— Наверное, подлетел слишком близко, — говорит Вруман. — Дуговой разряд хватанул.

Хейнвальд оглядывается через плечо на Солуэй, та мудро держится на безопасном расстоянии.

— Сьерра, есть другие проходы?

— На карте нет. Но в ней полно пробелов; если хочешь вернуться, то придется идти неисследованным путем и надеяться, что нам повезет. Или можем снова выйти к поверхности и посмотреть, нет ли у Шимпа новых данных.

— Наши костюмы экранированы, — замечает Вруман. — Снаружи только керамика и пластик, когда уберем антенны.

Он прав; в их экипировке нет проблемной облицовки для воздушной подушки, из-за которой боты так уязвимы для окружающего электричества.

И все же…

— Придется всю электронику сгрузить на карт.

— Так она нам и не нужна, — замечает Солуэй. — Остаток пути можем пройти на ногах.

— Неужели!

Вруман говорит так, что Хейнвальд прямо представляет, как Ари закатывает глаза.

— Да тут кликов тридцать или около того. Ты против того, чтобы немного размяться?

— Если такие упражнения жрут наш кислородный запас, то я очень даже против.

— Слушайте, все просто, — говорит Хейнвальд. — Мы либо идем вперед, либо возвращаемся, либо слепо бродим по некартированной территории, надеясь найти другой путь. И если хочешь разбазарить кислород, то вот последний путь самый верный.

Зная об ограниченной грузоподъемности карта, они отключают одного из оставшихся ботов и бросают его, оставив дожидаться их возвращения. Другой пакуют и прикрепляют к транспорту. Тот по большей части пластиковый, специально спроектированный с учетом энергетически переменчивого окружения; довольно просто ободрать с него все рудиментарную электронику и забросить ее в сумки Фарадея вместе со всем, что потенциально может нести заряд. Они усмиряют и закрывают каждый проводник на своих скафандрах, но все равно — до сих пор беззащитные перед старомодными суевериями млекопитающих — крадутся мимо разорванных искрящих кабелей, прижавшись к противоположной стене коридора, одновременно толкая ободранный карт и прячась за ним.

Проходят без проблем. Конечно, без бота в авангарде следующий торчащий провод может поджарить и транспорт, и всех, кто на нем сидит. Потому Вруман упирается рогом: они соглашаются оставить тележку без нервной системы, прибегнуть к механическим бэкапам и просто толкать педалями эту чертову штуковины, прямо как викторианцы из исторического романа. Антенны не выдвигают, общаются жестами — или, по необходимости, старым проверенным способом, прижавшись шлемами друг к другу. Но по большей части они не говорят. Тихо крадутся по кишкам мертвой безвоздушной развалины, словно бояться, что какой-то хищник прячется во тьме, задержав дыхание на два миллиона лет.

Они пересекают бездны. Пробиваются сквозь обвалившиеся стены. Руководствуясь обрывочной картой Солуэй, спускаются вниз, с каждым метром наращивая вес. Натыкаются на мертвого бота — вполне возможно, того самого, который и заманил их сюда предсмертным криком, — того заклинило между трубой охлаждения и давно издохшим скакуном: наверное, робота грохнул временный электромагнитный импульс, который пришел и тут же исчез без следа. Хейнвальд одним глазом с тревогой посматривает на кислородный компрессор и внутренне кривится каждый раз, когда кто-нибудь сцеживает давление, пополняя баллон в скафандре. Он почти уверен, что они слишком быстро жгут воздух, что уровень упадет до нижней половины еще до того, как они доберутся до цели.

Но нет, команда в очередной раз сворачивает за угол, и вот оно, загораживает путь: огромный рельефный каркас, утопленный в грубо отесанном базальте; массивная плита из биостали, вставленная прямо в скальную породу. Лучи от нашлемных фонарей яркими овалами скользят по каждой поверхности, фрактальной горной породе, евклидовому сплаву.

«Как, блядь, вовремя», — беззвучно, лишь открывая рот, произносит Солуэй. Хейнвальд проверяет компрессор и слегка расслабляется.

Осталось пятьдесят восемь процентов.

* * *

Никакой голой проводки не видно. Радиационных полей или поджаренных конденсаторов, способных без всякого предупреждения дать разряд. Можно спокойно расчехлить электронику, и это очень кстати: такой люк сам себя не