Из всех комнат в новом доме для жилья пригодны кухня, ванные и туалеты, в остальных помещениях ремонт в самом разгаре. Например, вчера утром, когда я пошла чистить зубы, в моей комнате лежал только матрац, а когда вернулась, туда успели занести кровать. Огромную, круглую, с мягкой лавандовой обивкой.

– Этот ремонт сведет меня с ума, – мама подтягивает штанины серых домашних брюк и садится на стул. – Ты как? Голова не болит? Температуры нет?

– Мам, у меня не акклиматизация.

– А кто его знает, Ариш. Ты уже вторую неделю как привидение по дому слоняешься. Может, витамины пропить?

– Я привыкаю, – с губ срывается тяжелый вздох, и мама с грустной улыбкой качает головой.

– Я знаю, что весь наш переезд тебе и даром не нужен. Хоть ты постоянного говоришь обратное. Ну вот так получается, малыш. Папе сложно разрываться на два города, а без его тотального и личного контроля дела в новой клинике в порядок не придут.

– Я понимаю, – выдернув стул из-за стола, ставлю его напротив мамы, чтобы присесть рядом.

– Не злишься?

– За что? Мне просто нужно чуть больше времени, чтобы привыкнуть. Я справлюсь. Сама же отказалась пожить эти полгода у бабушки. С вами хочу.

– Если будешь чувствовать себя плохо, сразу говори. И я сейчас не только про физическое состояние.

– Знаю, – улыбаюсь и тянусь к маме с обнимашками.

Моя мама максимально тактильный человек, постоянно всех обнимает, трогает, целует. Потому что ее мама в свое время, да и до сих пор очень холодный и своенравный человек. Я же в папу, предпочитаю очерчивать вокруг себя максимальные границы. Терпеть не могу, когда трогают мои волосы или, например, целуют в щеку, особенно если это практически чужие люди, проявляющие вот такую странную вежливость во время приветствий.

И мой порыв пообниматься сейчас маму, конечно, очень радует, но и прекрасно дает понять, что мое состояние находится в шатком положении и далеко от нормального. Обычно я так эмоции не проявляю, но сегодня вдруг захотелось. Наверное, после пережитого стресса в доме Азариных. Тим, как всегда смог пошатнуть мою уверенность.

Тим любит подобные появления и еще указывать. Этим он вчера и занимался без всяких стеснений. Это насколько нужно быть самоуверенной какашкой, чтобы вот так заявиться в комнату к постороннему тебе человеку?

– Ты про школу подумала?

Мама что, мысли читает?

– Ну так… Не скажу, что сильно хочу там учиться. Это же, наверное, дорого… А мы только переехали, и клинику папа открывает…

– Вот эти вопросы ты вообще в голову не бери. Деньги у нас есть. К тому же Серёжа – главный спонсор в этом лицее, поэтому нам сделают неплохую скидку на обучение. Ты же у меня отличница, на золотую медаль идешь. В прошлой школе все учителя были от тебя в восторге.

В Питере я тоже училась в частной гимназии. И преподаватели меня правда хвалили, хотя, наверное, сложно этого не делать, когда человек и правда учится, старается и пытается вникать абсолютно во все – основные уроки, дополнительные занятия, спорт, самодеятельность. Я была замечена во всем.

– Да и Катюша поможет тебе адаптироваться, ты у меня девочка сдержанная, закрытая, а Катюха у нас боевая, всех разгонит.

В этом мама права, Катька и я – полные противоположности, которые притянулись. Даже удивительно, что у нас есть общие интересы, я бы сказала, много общих интересов. Но тут роль сыграла дружба наших родителей, мы с Катрин с детства в одной упряжке, в реальной жизни я с девчонками Катькиного темперамента практически не общаюсь.

– И Тим, если что, в обиду не даст, а то парни сейчас те еще…

– Ой, они всегда такими были, – закатываю глаза, чтобы съехать с разговора про Азарина. Вот о ком о ком, а о нем я говорить точно не хочу.

– Ну-у-у-у, тут ты права. Так, куда наш папа-то запропастился? – мама бросает взгляд на свое запястье, окольцованное часами. – Почти одиннадцать уже.

– Работает. Может, фильм посмотрим?

– Давай тогда еще вот эти коробки разберем и завалимся что-нибудь посмотреть, – соглашается мама и, поднявшись со стула, направляется к вещам, сложенным в углу. – Я тогда Алёне звоню насчет школы? До завтра желательно дать ответ.

Родители стараются, у них сейчас и так куча дел. Нагружать их своими проблемами, которые, по сути, связаны только с одним гадким мальчишкой, будет верхом эгоизма, поэтому я киваю и даже пытаюсь улыбнуться.

Ну не убьет же он меня, ей-богу! В конечном счете эта школа ему не принадлежит, а я имею право учиться там, где хочу. И в сложившихся обстоятельствах я выбираю именно ее.

– Уверена? Если не хочешь, мы посмотрим что-то другое.

– Осталось всего два дня, мам.

– Ничего страшного, выход есть всегда. Я не хочу, чтобы ты училась там, где тебе не нравится.

– Мне нравится. Катюха вчера показывала фотки, там есть теннисный корт.

В моей прошлой школе такого не было. На самом деле много чего не было. Например, школьной телестудии, студии звукозаписи или скалодрома в спортивном зале.

Правда, все это перекрывает один жирный минус. И этот минус я встречаю первым в пустом школьном коридоре, потому что опаздываю на урок, немного заблудившись в здании.

Катька, как оказалось, заселится в комнату лишь со следующей недели, потому что подцепила простуду и теперь сидит дома с соплями.

Только выворачиваю из-за лестницы и сразу слышу:

– Эй, некрасивая!

– Это ты мне?

Оборачиваюсь на голос, от которого еще с детства бросает в дрожь. Азарин спрыгивает с подоконника, на котором сидел с планшетом в руках, и делает пару широких шагов в мою сторону. Инстинктивно пячусь, прикрывая себя руками. В пылу его наступления и моего бегства я не заметила, как оказалась у стены.

– А ты тут кого-то еще видишь, Громова? Зря ты меня не послушала. Не стоило переводиться. Жизнь в этом месте станет для тебя адом, – он ядовито улыбается и толкает меня под лестницу. – Крысам здесь не место.

Мой внутренний голос вопит зарядить ему пощечину, но вместо этого я просто стою как истукан. Самая тупая защитная реакция – притвориться мертвой. Но в критических ситуациях, особенно когда я теряюсь, что ответить, срабатывает именно она.

– Чего тебе от меня надо, Азарин? – упираюсь затылком в стену и от неожиданности клацаю зубами.

– Испугалась? – Тим притворно улыбается. У него даже голос становится мягче. – Я пошутил. Давай дружить, Громова, не чужие же люди.

– Ты серьезно?

Азарин кивает, а его губы оказываются слишком близко к моему лицу.

– Конечно, я стану твоим самым худшим другом, А-ри-ша. Самым, – шепчет мне на ухо.

Кому я вообще верю? Серьезно, Арина? Ты правда на секунду допустила, что он может быть нормальным?