— И ты с Прохором попрощался. Больше никаких встреч.

— Хорошо, — кивнул Егор. — Ты даешь мне слово не встречаться с ним. Я даю тебе слово не трогать его.

— Договорились.

Вскоре машина остановилась у ворот его дома.

— И что это значит? — спросила Лида, когда они въехали во двор.

Дом у него большой, красивый, и внутри все на высшем уровне. Подружки с ума сходят от зависти. Но Лида была здесь всего пару раз. И на ночь не оставалась. Но все должно когда-то произойти. Она посмотрела на Егора и, увидев блеск одержимости в его глазах, поняла, почему он привез ее к себе. Это должно было произойти прямо сейчас. Но нельзя ложиться с Егором в тот день, когда Прохор вернулся из армии… Завтра можно, а сегодня нельзя…

Егор вышел из машины, открыл дверцу с ее стороны, но Лида осталась сидеть, только головой мотнула.

— Ну, хорошо, я отвезу тебя домой, — сквозь зубы процедил он, все поняв, и скрылся в доме.

Оттуда вышел с пистолетом в руке. Лида видела, как он сунул его за пояс перед тем, как снова сесть в машину.

— Если с Прохором что-то случится, ты меня никогда больше не увидишь! — предупредила она.

— И куда ж ты денешься? — усмехнулся Егор.

— Туда, откуда не возвращаются.

— Да?.. — Он вынул из-за пояса пистолет и протянул ей: — Можешь застрелиться прямо сейчас.

— По-твоему, это смешно? — холодея от страха, пробормотала Лида.

— Если ты не шутишь, то нет… А если шутишь, то больше так не делай, — покачал он головой, возвращая пистолет на место.

— А ты шутишь?

— Нет.

— И убьешь Прохора?

— Да. Но если ты отречешься от него, с ним ничего не случится.

— Я даю тебе слово, что не буду искать встреч с Прохором, — кивнула Лида.

Егор вышел из машины, открыл дверь и подал ей руку. В этот раз она упрямиться не стала. И оказалась у него дома. По лестнице из красного дерева Егор провел ее на второй этаж и открыл дверь в свою спальню. Лида протяжно вздохнула, позволила уложить себя на кровать и закрыла глаза, из которых текли слезы…

Топор с размаха вошел в мертвую плоть и, с легкостью разрубив мясо и кость, вонзился в колоду. И снова взмах, и снова рубящий удар. И снова от голяшки отвалился аккуратный кусок.

Мясник разделывал свиную ногу со знанием дела. И делал это с удовольствием. Достаточно было посмотреть на него, чтобы понять это.

В армии Прохора учили убивать, однажды его заставили руками распотрошить живот мертвой свиньи, чтобы он смог преодолеть в себе брезгливость. Он справился с заданием, но удовольствия не получил. А этот мордастый тип в поварском колпаке испытал бы восторг.

— Ну, чего встал? — Дядя Митя толкнул Прохора в бок и кивком показал на холодильную установку с открытой дверью. Он, казалось, хотел проскользнуть мимо мясника, не привлекая к себе внимания, но тот заметил их, остановился. — Петр Афанасьевич, мы пришли! — угодливо улыбнулся дядя Митя.

Мясник кивнул в сторону холодильника и продолжил свое дело. Прохор пожал плечами. Ну, рубит мясо мужик, что здесь такого? Почему дядя Митя так заискивает перед ним? Мужик немолодой, где-то под сорок, но дядя Митя еще старше, а обращается к нему по имени-отчеству. Непонятно.

Были еще и другие вопросы. Мясной павильон на Южном рынке достаточно большой — огромное множество продавцов, а в разделочном только один рабочий. И почему перед входом в цех стояли два охранника в униформе? Как будто это какой-то стратегический объект.

Слишком большой цех для одного мясника. Четыре холодильные установки для хранения мяса, несколько разделочных столов. Три холодильника в действии, а один с открытыми дверями, пустой. Дядя Митя должен устранить неисправность, запустить установку. Для этого его сюда и позвали. А Прохор вместе с ним.

Советский Союз со своим законом о тунеядстве давно канул в Лету, так что после армии можно не работать хоть три месяца, хоть до самой старости. Прохор устроился на работу сразу же. Дядя Митя предложил ему вариант, и он не стал отказываться. Тяжело ему сейчас, на душе такая лютая тоска, что спиться с горя можно. А работа будет держать его на плаву.

Правда, вчера он набрался порядком, еле до дома дошел. А сегодня с похмелья голова раскалывается. Впрочем, первую скрипку в их рабочем дуэте играет дядя Митя. Он будет чинить холодильник, а Прохор на подхвате. Его дело — смотреть, запоминать, учиться. А значит, если он вдруг вздремнет по-лошадиному, на ногах, ничего не случится.

Холодильник пустовал, внутри, что называется, мышь повесилась. Впрочем, дядя Митя внутрь заходить не стал. Он зашел за холодильник, осмотрел двигатель, навесное оборудование. В тесное пространство между холодильником и стеной втянулся и Прохор. А там ящик деревянный вверх дном, он к нему невольно и потянулся.

Дядя Митя осматривал двигатель, что-то тихонько говорил, Прохор кивал, будто слушая его, а сам потихоньку засыпал.

— Компрессор навернулся. — Дядя Митя сказал об этом так громко и уверенно, что Прохор сразу проснулся.

— А ты что, спишь? — возмущенно глянул тот на него.

— Да нет!

— На работе ты сам должен гореть, а не твои трубы… Ладно, давай компрессор снимать.

Прохор помог снять компрессор, разобрать его. И дядя Митя принял решение. Поломку на месте не устранить, значит, компрессор надо менять. С ним он и ушел, оставив Прохора у холодильника. На ходу добавил, что скоро вернется.

Прохор проводил его взглядом, прислонился спиной к стене, положил голову на плечо и тут же снова заснул.

Ему приснилась Лида. Он стоял на берегу пруда, а к нему плыл белый лебедь и прямо у него на глазах превращался в прекрасную девушку. Лида плыла к нему с обнаженной грудью, но с белыми крыльями вместо рук. И шея у нее была непропорционально длинной. А откуда-то с высоты ястребом пикировал на нее мясницкий топор, за которым, как парашют за десантником, летел поварской колпак, грозясь врезаться ей в шею. Прохор не растерялся, мгновенно рассчитал траекторию рубящего полета, бросился наперерез, но кто-то схватил его за руку, дернул на себя.

Он открыл глаза и увидел чью-то щекастую физиономию.

— Ты что здесь делаешь? — дыхнув на него мятой от жевательной резинки, спросил парень, в упор глядя на него.

— Так это…

Но щекастый не стал выслушивать никаких объяснений. Схватил Прохора за грудки и потянул на себя:

— Давай!

Треск рвущейся рубашки вывел Прохора из себя. Рубаха, может, и не новая, зато по размеру в самый раз. Да и не так уж много у него одежды, чтобы отдавать ее на растерзание всяким разным.

А парень все продолжал тянуть. Руки у него сильные, захват жесткий, но можно ответить ударом головой. Прохор так и сделал. Боднул уверенно, со всей силы. От боли громила разжал руки, от потрясения — упал, сев на «пятую точку». Но Прохор увидел еще нескольких таких же крупных и мощных парней, которые смотрели на него с тихой агрессией. Впереди группы стоял тот самый мясник.