Смерть Беа Клей стала четвертой смертью за последние четыре месяца.

Все жертвы были ей знакомы.

Первым из них оказался Томас Секстон. Ей никогда не нравился Томми: он любил хвастаться и задираться, как ребенок. И в пятьдесят, и в шестьдесят он продолжал сдавать внаем свои мускулы, а после этого, уже в семьдесят, зарабатывал на жизнь тем, что создал небольшое агентство по найму телохранителей. Однако четыре месяца назад он был убит — его тело располосовали от горла до самого паха, а сердце и легкие вынули.

Джудит тогда не удивилась. Она всегда знала, что Томми должен был плохо кончить. Она припомнила военное время, когда все они находились в эвакуации в пригородах. Однажды ночью Томми поймали в тот момент, когда он держал зажженный светильник, высоко поднимая его в ночное небе, с которого непрерывно падали бомбы, и пытался таким образом привлечь внимание бомбардировщиков. Он умудрился тогда выйти сухим из воды, однако позже он не переставал рассказывать о том, как надеялся, что город разбомбят: ему очень хотелось посмотреть на мертвецов.

Впервые Джудит ощутила ледяное дыхание страха, когда узнала о смерти Джорджины Рифкин. По официальной версии, Джорджи попала под международный экспресс. Позже Джудит удалось узнать, что пожилую женщину попросту привязали к рельсам.

Следующей погибла Нина Бирн. Ее пригвоздили к деревянному креслу-каталке, облили бензином и сожгли.

И вот теперь Беа.

Скольким еще суждена страшная смерть? И когда настанет ее черед?

Джудит поднялась и взяла с каминной полки фотографию. Поднеся ее к окну, она взглянула на нестройный ряд, состоявший из тринадцати смеявшихся лиц. Черно-белый снимок за долгие годы успел поблекнуть. Томми и Джорджина стояли на заднем плане. Впереди на коленях стояла Нина. Рядом с ней была Беа, на обеих девушках были одинаковые форменные платья, а с распущенными по плечам черными волосами они были похожи друг на друга, точно сестры. Сейчас волосы Джудит стали седыми. Ей невольно подумалось, сохранила ли Беа свой чудесный цвет волос до... до конца.

Она стерла со стекла, укрывавшего снимок, слой пыли.

— Пятьдесят один год назад, — вырвалось у нее. А теперь четверо из знавших тайну детей были мертвы, и Джудит знала, что их гибель не была случайным совпадением.

Медленными шагами, тяжело опираясь на палку, к помощи которой она обычно старалась не прибегать, она обошла небольшой домик с террасой и убедилась в том, что все окна были закрыты, а двери заперты. Едва ли она сможет остановить гостей, когда они придут за ее жизнью, однако она подумала, что, возможно, успеет принять снотворное, которые она всегда держала при себе.

Конечно, она могла бы отправиться в полицию, но кто бы там поверил бредням выжившей из ума старухи? Да и что она могла бы им там сказать? Рассказать о том, что четверо из тех детей, с которыми она была эвакуирована во время войны, уже убиты, и она должна была бы стать одной из следующих жертв?

— Объясните нам, почему кто-то хочет убить вас, миссис Уокер?

Потому что я одна из Хранителей Святынь Британии!

* * *

Она начала медленно подниматься по лестнице, крепко держась за перила и прочно утверждая палку на каждой ступеньке, прежде чем сделать очередной шаг. Два года назад она ухитрилась сломать правое бедро, свалившись с лестницы.

Пятьдесят один год назад: славное победное военное лето. Тринадцать ребятишек тогда разместились в деревушке в тени уэльских гор; большинство из них впервые оказалось так далеко от дома, впервые увидели ферму. Эвакуация стала для них огромным приключением.

Когда на ферме появился старик, он показался им совсем древним, но это продолжалось только до тех пор, пока он не начал рассказывать им дикие и удивительные народные волшебные сказки.

Джудит повернула ключ в двери спальни для гостей и толкнула ее. Пылинки заплясали в ярких лучах послеполуденного солнца, и она непроизвольно чихнула.

Целыми неделями старик поддразнивал их, рассказывая о разных тайнах, намекая на то, что все дети были совершенно особенными, и совсем не случайно их привезли именно в это местечко.

Джудит открыла гардероб и сморщила нос от горьковато-сладкого запаха нафталиновых шариков.

Пятьдесят один год назад, но с таким же успехом это могло происходить и сто пятьдесят один год назад. Взрослые люди, жившие рядом с ними, ни о чем не подозревали, разрешая детям болтать со старым бродягой. Ничего подобного не могло бы случиться с современными детьми, прежде всего потому, что их родители попросту не позволили бы им даже приблизиться к старику.

Бежали недели, и старик все время называл их необыкновенными, своими воинами, своими юными рыцарями, своими Хранителями. Однако лето близилось к концу, и когда наступил август, он стал особенно настойчиво повторять свои истории. Теперь он начал говорить с детьми поодиночке, рассказывая им необычные сказки, волновавшие, пугавшие истории, которые каждый из них знал уже почти наизусть. Она вспоминала об этом каждый июль, перед наступлением августа, а вместе с ним древнего кельтского праздника Лагнасада, или Ламмаса.

Джудит поежилась. Она и сейчас могла вспомнить историю, которую старик приберег для нее. Позже Джудит попыталась использовать обрывки ярких мечтаний и пугавших ее кошмаров, когда попыталась начать карьеру детской писательницы; но перенесенные на бумагу фантастические образы теряли часть своего могущества.

Порывшись в гардеробе, Джудит Уолкер извлекла из него тяжелую шубу, вышедшую из моды еще в шестидесятые годы. Повесив шубу на дверь, Джудит достала из одного необъятного кармана что-то, завернутое в бумагу, перенесла сверток на кровать и с большой осторожностью распаковала его.

Требовалось недюжинное воображение, чтобы представить себе, будто большой кусок ржавого металла, хранившийся в пожелтевшей от времени старой газете, мог оказаться рукояткой и частью лезвия меча. Однако она никогда не сомневалась в этом. Тогда, пятьдесят один год назад, когда старый бродяга впервые вложил этот металл в ее ручонки, он прошептал ей на ухо настоящее имя древнего оружия. Она словно заново ощутила возле своего лица его пряное и неприятное дыхание. Все, что ей нужно было сделать — назвать меч его настоящим именем, однако долгие годы она не произносила этого имени...

— Дирнуин.

Джудит Уолкер взглянула на обломок металла, который она теперь держала в руке, и повторила имя:

— Дирнуин, Меч Риддерха.

Однажды он вернулся к жизни, из его рукоятки появились холодные зеленые языки пламени, образовав недостающую часть клинка.

— Дирнуин, — позвала Джудит в третий раз.

Ничего не произошло. У святого не было могущества. Возможно, что никогда ничего не происходило, и все нужно было приписать ее собственному воображению. Мечты юной девушки... Она опустила ржавый металл на кровать и стряхнула ржавчину со своих морщинистых рук. У ржавчины тот же цвет, что и у крови...