Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я прервал его пассаж о достоинствах кукурузы в качестве наживки:
— Иван Алексеевич, вы готовы выступить?
— Конечно, — быстро отрапортовал он, но по движению его головы было понятно, что готов кто-то другой.
— Что? — зацепился я за этот жест.
— Там человек из «Росатома» приехал, специалист, — кивнул Нелезин. — Вон, вон он. Это же, как говорится, их епархия. Мы то что? Мы же в Минэко радиацией-то никогда особо… Это же федеральная история.
Человеку из «Росатома» было лет тридцать. В брюках и светлой рубашке, похожий на менеджера по продажам, он стоял в тени недалеко от парковки, прижимая к себе тонкую папку, припотев к ней. Почувствовав наш интерес, парень распахнул папку, нахмурился и углубился в чтение.
— Нет, — отрезал я. — Выступите вы. Технические подробности никого не убедят. Это эмоциональный протест. Вы свой, вы местный: нужно максимально просто объяснить, что опасности нет, ясно?
— Конечно, конечно. Да какая опасность-то? — закачался он сразу всем телом. — Поезд обычный проедет, что страшного-то?
Эдик снова куда-то пропал. Я оставил Нелезина, который злил меня бестолковым соглашательством, и зашагал вдоль путей. Слева от меня на поляне стоял жёлто-оранжевый шатёр, украшенный цветными ленточками, которые змеились на слабом ветру. У шатра бесновался раздетый до пояса парень. В руках у него была пластиковая бутылка, которую он использовал наподобие бубна. Он кривлялся, извивался, делал нелепые финты ногами, бил в пластиковый бубен и выкрикивал что-то вроде «О-шш! О-шш!».
Я включил рацию и прошипел:
— Денис, блин, что за цирк у меня тут? Где! На поляне у забора. Это цыгане или кто?
Денис наблюдал за мной из машины. Рация выдавила шершавый звук:
— Кирилл Михалыч, да это дети, мы проверили.
— Дети?
— Подростки, паганы, как их… праноеды или типа того.
— Секта?
— Ну, да … Они в обход дороги пролезли ещё с вечера, палатку поставили. Шугануть?
— Не надо. Пусть жарятся. Отбой.
Когда я снова повернулся к шатру, его обитатели стояли у входа, насмешливо разглядывая меня. Им было лет по двадцать. Бесноватый продолжал свой танец. Ещё один парень, светловолосый, с немного детским лицом и острым носом, похожий на зверька, сидел на пне и задумчиво строгал палку.
Две девушки в длинных платьях под самое горло двинулись ко мне через поляну. На головах у обоих были картонные кольца с орнаментом. В паганских культах я пока не разбирался, но из-за обострения внешнеполитической ситуации скоро мне придётся освоить и эту науку. Язычники были плодотворной средой для антиправославных идей.
— Чезаровский? — крикнула мне одна из девушек, но я не ответил.
Обе остановились метрах в пяти от насыпи. У кричавшей девицы было узкое худое лицо и жидкая чёрная причёска, словно налипшие водоросли. Картонное кольцо, прижимая волосы, делало её голову ещё более вытянутой и придавало сходство с афганской борзой.
— Зачем же вы шпионите? — не унималась она, хитро подмигивая мне.
Вторая девица была симпатичнее: её круглое безмятежное лицо напоминало разбуженного кота. Пышные волосы непокорно выбивались из-под картонного колечка. В её лице было меньше яда. Она смотрела на меня с любопытством и даже лёгким восторгом, как смотрят на опасных хищников в зоопарке.
Я усмехнулся и хотел уйти, но борзая добавила ровным голосом:
— Можно было прийти и познакомиться, мы же не прячемся.
— Времени не было, — ответил я таким же усыпляющим тоном. — Вы отдыхаете, я на работе.
— Нравится быть рыковановским псом? — спросила борзая всё также мирно, но глаза её дерзко блеснули.
— Не меньше, чем тебе нравится жить среди полоумных.
— А на войну пойдёшь? — губы её изогнулись, как сарматский лук.
— Не будет никакой войны. Учения идут, понятно? У страха глаза велики.
— Тебя и не позовут, — ответила борзая, теряя ко мне интерес. — Ты старый уже.
Наверное, я переменился в лице, и девицу это возбудило: она выставила запястья, одно из которых украшала татуировка дельфина, и, хлопая глазами, спросила:
— Может быть, арестуешь меня? Я попала под дурное влияние. Мне теперь антинародные мысли в голову лезут, и вся ваша чезаровская кодла кажется мне сборищем конченных дегенератов.
— Что касается дегенератов, ты оглянись вон, — кивнул я в сторону бесноватого танцора. — А будете мешаться, арестую.
— Арестует он! Да ты в отставке! — заголосила борзая, хохоча. — Тебе же только охранником быть! Гав-гав!
Эта дура что-то знала обо мне. Может быть, мои данные засветились в одном из паганских пабликов.
Вторая девушка опешила от напора подруги и стояла слегка смущённая. Она теребила дешёвые самодельные колечки на пальцах. Заметив мой взгляд, она приободрилась и тоже посмотрела с вызовом.
Я неспешно достал смартфон и снял их лица крупным планом, на что обе девицы отреагировали живо, принялись обниматься и позировать. Смартфон распознал их лица и нашёл в соцсетях — эти бестолочи даже не скрывались. Темноволосую ведьму звали Марина Ерофеева. Вторую, похожую на смущённого кота — Екатерина Османцева. Фамилия показалась мне знакомой. Османцева, Османцева…
Я собрался уходить, когда услышал ядовитый голос Ерофеевой:
— Анатолий Петрович будет очень доволен вашей доблестью и выдаст вам что-нибудь вкусненькое.
— Даже не сомневайся, — ответил я и кивнул в сторону шатра: — Вы своему эпилептику попить дайте, а то до обморока недалеко.
Поймав волну экстаза, парень с пластиковым бубном исполнял что-то вроде брейк-данса. Синтетические наркотики — штука страшная. Я видел, как люди от них в открытое окно выходят.
— До свиданья! — выкрикивала Ерофеева. — Привет Рыковаше и братцу Пикулю! Пусть почешут вас за ушком!
Одними губами я прошипел «Сука!» и обещал себе на неделе заняться этими наркоманами-паганами. Язычники, хиппи, праноеды становятся проблемой, как и предсказывал Рыкованов.
Когда я вернулся к толпе, Эдик разогревал её срывающимися голосом. Мегафон перемалывал его фразы и делал слова почти неразборчивыми, но в проповеди важнее подача, напор и артистизм, а с этим у Эдика проблем нет