Ведь знал же, знал, чем все обернется наутро. Вчера веселая компания студентов славно отметила сдачу одного трудного экзамена, как следует погуляв в кабачке «Два топора» недалеко от университета. Возвращения домой Дидье не помнил, но куда-то он все-таки пришел?..

Собрав силу воли в кулак, юноша все же попытался встать. Ему лишь немного удалось приподняться над подушкой, как неожиданная резкая боль пронзила ребра и в одно мгновение уложила упрямца обратно. В глазах у него потемнело, что-то горячее щекотнуло за ухом, и, вскрикнув, он потерял сознание. Впрочем, ненадолго: уже через несколько минут Дидье ошалело водил глазами туда-сюда, судорожно хватая губами воздух. Внезапный приступ вернул юноше память о минувшем дне, и теперь он пытался понять, каким чудным образом его перенесло с парижской улицы в эту комнату. То, что находился он не у себя, было ясно сразу: здесь пахло пылью, обстановка, хотя и не отличалась особой изысканностью, оказалась довольно дорогой, да и женщина, вошедшая в комнату, не походила на хозяйку тех меблированных комнат, что снимал Дидье.

– Лежи, лежи, милый, – сказала женщина, подходя к кровати и поправляя одеяло. – На-ка, выпей, легче станет.

Она поднесла к его губам непонятно откуда взявшийся металлический бокальчик, заполненный чем-то густым. Неизвестное питье имело кисло-горький запах, но неожиданно оказалось сладким. Дидье облизнул сухие губы, едва сдерживая стон. Очередной глоток отозвался новой жестокой болью в ребрах.

– Что… случилось?.. – с трудом произнес он. – Где… я?..

Женщина вздохнула и положила мягкую ладонь ему на лоб. Тот был горячим, но сухим.

– Ты, милый, вчера угодил под карету наших господ, – наконец сказала она. – Они как раз в Париж возвращались и сильно спешили… Мне говорили, шел ты через улицу, никого не замечая, вот и пострадал. Хорошо хоть наша маркиза девушка добрая, она тебя приказала с собой забрать. Иначе никогда бы тебе не увидеть следующего рассвета.

– А… где я?.. – снова спросил Дидье, весьма смутно припоминая удар, сбивший его с ног и лишивший сознания.

– В отеле д’Оди, что на площади Святого Этьенна, – объяснила женщина. – Тебя вчера врачи осмотрели, перевязали и наказали две недели лежать. И много говорить запретили. У тебя, милый, косточки сломаны, потому и двигаться нельзя. Так что лежи, я здесь неподалеку и время от времени буду к тебе заглядывать, – она снова погладила его по голове. – Не переживай, мы тебя быстро на ноги поставим.

Этим утром Виолетта проснулась поздно. С удовольствием провалялась в мягкой (наконец-то!) постели почти до обеда, наслаждаясь сладкой полудремой, а главное, отсутствием тряски. Она чувствовала себя чуть ли не моряком, после долгого плавания вернувшимся на твердь земную. Наконец, девушка с сожалением поняла, что дольше задерживаться в постели просто неприлично. Слуги, чего доброго, решат, что она тоже больна. Нет уж, заполучить клизму с легкой руки мэтра Дебрэнна у мадемуазель де Лажуа не было ни малейшего желания. Пришлось выползать из-под одеяла и требовать служанку со свежей рубашкой и тазом для умывания. Одно из преимуществ юности состоит в том, что утренний туалет не занимает много времени. Не прошло и четверти часа, как маркиза д’Оди, свежая и даже немного румяная после холодной воды и крепкого целительного сна, неторопливо спустилась в гостиную.

Дворец был огромным. Куда там старинному Шато де Лажуа, замку, больше походившему на крепость, чем на этот помпезный отель д’Оди. Виолетта мигом почувствовала себя неуютно посреди гигантского обеденного зала.

– Прикажете подавать завтрак, ваше сиятельство?

– М-м-м… Пожалуй, я ограничусь бульоном. У себя в комнате. Чуть позже. Что с моим отцом?

– Маркиз спит. Господин лекарь не велели его тревожить.

– А второй… гость? Тот юноша, которого вчера сбила наша карета?

– Не знаю, ваше сиятельство, – почтительно поклонился слуга. – За ним присматривает Мари.

Левое крыло особняка занимали комнаты прислуги и хозяйственные помещения. Из кухни заманчиво тянуло чем-то аппетитным. Мадемуазель де Лажуа невольно улыбнулась. Кажется, ее талии угрожает серьезная опасность – повар, который отдает предпочтение свежей сдобе.

Из-за неплотно прикрытой двери доносились негромкие голоса. Мягкий женский – наверное, это и есть Мари. Виолетта пока еще слабо ориентировалась среди пестрой толпы свалившейся ей на голову многочисленной дворцовой прислуги. И тихий мужской. Слышно было, что слова даются раненому с трудом.

Ну, по крайней мере, он жив, в сознании и может разговаривать. Юная маркиза облегченно вздохнула. Первую половину ночи ее мучил «дорожный» кошмар, в котором карета отправила на кладбище добрую дюжину парижан.

Девушка осторожно тронула дверную створку. Разумеется, та тут же предательски скрипнула. Дверные петли в этой комнате, наверняка, не смазывали много лет. Служанка торопливо обернулась, и юноша, несмотря на слабость, повернул голову на подушке.

– Ваше сиятельство!

Мари присела в глубоком поклоне. Виолетта кивнула в ответ, надеясь, что кивок получился не слишком высокомерным. Служанка застала ее врасплох. Парижская челядь следовала этикету гораздо в большей степени, чем их прислуга в Провансе.

– Как он?

– Лучше некуда. Правда, милый? – Мари уверенно указала на своего подопечного. – Мэтр Дебрэнн сказал, помяло его чуток, ребра поломаны, плечо вроде как вывихнуто. Отлежаться ему надо. Недельки две. А там и на ноги встанет.

Пациент попытался что-то сказать, но у него не получалось, и он лишь тихо простонал. Виолетта закусила губу. Зрелище чужих страданий никогда не оставляло ее равнодушной. Тем более что в несчастье этого юноши изрядная доля ее вины.

– Тише, – сиделка мягко, но настойчиво прикрыла рот юноши ладонью. – Сказано ж было, нельзя тебе разговаривать. Лучше спи.

– Мари, когда наш гость сможет говорить… – мадемуазель де Лажуа замялась, – узнай, кто он и откуда. Нужно уведомить кого-нибудь из близких о том, что произошло.

Служанка послушно кивнула.

– Разумеется, ваше сиятельство.

Между тем, после короткого утреннего пробуждения, Дидье снова погрузился в беспамятство и не пришел в себя даже тогда, когда в отель д’Оди прибыли врач и хирург, чтобы осмотреть своих пациентов. Впрочем, и мэтр Дебрэнн, и его коллега остались довольны состоянием больных, пообещав мадемуазель де Лажуа, что с ними все скоро будет в порядке. Покой и заботливый уход – единственное, что им нужно, не преминул повторить врач перед уходом и попросил обязательно позвать его, если с господином маркизом или неизвестным юношей что-то случится.

К вечеру Луи-Батисту в самом деле полегчало. Жар спал, исчез нездоровый блеск глаз, и старый маркиз смог сесть в кровати, опершись на многочисленные подушки. Обрадованная Виолетта настояла на том, чтобы отец съел хоть немного свежего куриного бульона, для придания сил, и Луи-Батист опрожнил всю тарелку.