– Почему вы выбрали такую работу? – вдруг спросил Баскаков, без перехода перепрыгнув с темы мести. – Что в ней для вас? Что за идею пашете, не поверю!

– Почему? – Ей не хотелось ему улыбаться, но чтобы разрядить атмосферу, она попыталась: – Взяток я не беру, вы знаете.

– Знаю! – двинул Захар бесподобным подбородком.

– Зарплата не очень велика, об этом вам тоже известно.

– Известно! – еще один кивок.

– Почему тогда не за идею, а, Захар Валентинович?

– Потому что вы, Дарь Дмитриевна, сука, каких мало. Красивая, стареющая сука со скукожившимся от одиночества либидо. Оно и заставляет вас свирепеть каждый раз, как к вам в кабинет вводят подозреваемого на допрос. Особенно если такого пригожего, как я.

– Вы...

Ей стало очень горячо от слез, прихлынувших к глазам. И она, конечно же, не должна была позволять себе плакать перед этим мерзавцем, расстреливающим в упор все ее самообладание и уверенность в себе. Гадкие мерзкие слова очень сильно ранили, очень. И она... расплакалась.

– Убирайтесь! – Опустив голову, она пошарила рукой по столу в поисках салфетки, но вспомнила, что все их использовала, уничтожая пятно на подоле сарафана. – Убирайтесь! Гад!!! Какой же вы гад!!!

– Не больший, чем вы гадина, – с издевкой произнес Баскаков, протягивая ей упаковку бумажных платков.

Будто нарочно взял их, предвидя ее слезы.

– Зачем вам было нужно посадить меня, скажите, Даша?

Она молча вытирала лицо и сморкалась, уговаривая себя успокоиться. Ни черта не выходило. Слезы текли сплошным потоком, нос распухал, левый висок ломило от собственного унижения. Про то, что творилось в душе, лучше и не говорить. Там все просто стонало и бесновалось.

Встать бы и уйти, а она сидела! Промокала бумажными носовыми платками лицо, ревела и сидела, как гвоздями к стулу прибитая.

– Это был приказ сверху? – продолжил добивать ее Захар.

– Нет! – покачала она головой, снова поражаясь тому, что отвечает на вопросы бывшего подследственного, обычно всегда было наоборот.

– Тогда почему?

– Что почему? – всхлипнула она, запуская очередной бумажный комочек в стоящую рядом мусорную корзину.

– Почему вам так хотелось посадить меня?

Ей показалось или голос его стал чуть мягче?

– Мне не хотелось вас посадить! Я искала доказательства вашей вины в смерти семьи вашего конкурента. А также...

– Доказали? – обычно зеленые глаза его потемнели до неузнаваемости.

– Нет.

– Почему? Уж не потому ли, что никаких доказательств моей вины у вас не было?

– Не было.

– А почему? – настырно приставал он. – Уж не потому ли, что я не был причастен к тем преступлениям, в которых вы пытались меня обвинить?

– Может быть... Не знаю... – мотнула она головой и вздохнула полной грудью, слезы наконец иссякли. – Может, потому, что вы были не виновны, может, потому, что у вас хороший адвокат и много денег, посредством которых вы подкупили свидетелей.

– Но ведь и это доказать не удалось, не так ли?

– Так.

Чего было спорить, если они оба – участники той истории – знали все прекрасно.

– И вот теперь я перехожу к самой главной причине, по которой я с вами разговариваю. – Носок его ботинка с силой уперся в ее колено, сделав ей больно. – Я хочу знать все о ваших чувствах!

– В смысле? – не сразу поняла она, пытаясь отодвинуться со стулом чуть в сторону.

– В том самом, что мне очень хотелось бы знать, что испытали вы, когда вам пришлось освободить меня: злость, досаду, разочарование, ненависть? Что? Что вы испытывали по отношению ко мне?

– К вам?! – Даша вытаращилась на него как на умалишенного. И тут же начала привирать слегка: – При чем тут вы?! Я никаких чувств к вам не испытывала и не испытываю. Я и права такого не имею. Я была, есть и должна оставаться беспристрастной. Да, досадно было, что не удалось раскрыть преступления и...

– Что не удалось повесить на меня чужое зло? И заставить меня за него ответить? Вы же умная баба, Даша!

– Выбирайте, пожалуйста, выражения, – поморщилась она, сумев наконец отодвинуться от его ботинок.

– Ах, простите! – ухмыльнулся он. – Так вот, вы умная женщина, опытный следователь, почему же вас так перекосило? Почему вы во мне не увидели невиновного и продолжали трепать мне нервы, держать в камере, вместо того чтобы попытаться найти настоящего убийцу? Работали по принципу: был бы человек, а дело на него повесим?

– Нет! – замотала она головой, умоляя уже себя просто встать и уйти, а все равно сидела.

– Значит, вы искренне полагали, что я могу быть убийцей? – он вдруг опустил свой голос до шепота, глаза сделались еще темнее. – Полагали, Дарья Дмитриевна?

– Полагала, – кивнула она как под гипнозом.

– Но доказать не смогли?

– Не смогла.

– И до сих пор полагаете, что я – как убийца – несправедливо разгуливаю на свободе?

– Полагаю.

Ну, что за дура, в самом деле! Куда подевалось профессиональное чутье, хватка, что сделалось с интуицией?! В слезах все утонуло, что не поняла, куда он клонит?

– Так вот раз вы так полагаете, то бойтесь меня, Полукарова Дарья Дмитриевна, тридцати восьми лет от роду, проживающая... – и он назвал ее домашний адрес и все телефонные номера: двух мобильных и домашнего. – Ночью бойтесь выходить одна, пустынных улиц бойтесь, ночных звонков в дверь, а также странно вздымающейся балконной шторы...

– Вы мне угрожаете?

Наконец-то она вскочила с места, забыв про испорченный мороженым подол, про зареванное лицо и про пыльное пятно на коленке – след от подошвы его туфли.

– Я? Вам? Угрожаю? – Он фальшиво рассмеялся, засверкав безупречным фарфором зубных протезов. – Помилуйте! Разве я могу?! Просто считаю, что раз такой гнус, как я, все еще на свободе, жизни и здоровью мирных граждан может грозить опасность.

Баскаков сбросил ноги со стула, поднялся, подошел к ней вплотную, уверенно схватил ее под руку и силой повел куда-то, приговаривая на ходу тихо, но весьма внятно:

– Не стоит орать и вырываться. Мы с вами в чужом городе. До нас никому нет дела. К тому же ваш перепачканный непрезентабельный вид не внушает доверия. Не дергайтесь, а спокойно идите к моей машине.

И она шла! Шла, понуро повесив голову и едва перебирая ногами. Понимала, что он сейчас посадит ее в машину, потом может пристрелить в лучшем случае, в худшем – закопать живьем, как поступили с семьей его конкурента. Кто знает, может, это он и сделал. И все равно ведь шла, вместо того чтобы заорать и начать махать служебным удостоверением, которое всегда носила с собой в потайном кармашке сумочки.