— Ты — мой лучший друг!

— Сейчас — да, — улыбнулась Нума. — Но судьба еще не исполнилась.

— И ты… Скажи!

— У меня своя участь. — Она приблизилась к Уруку. — Всего я не вижу. Это никому не под силу. Знаю только, что ты поймешь, кто твой лучший друг, когда судьба исполнится.

— Когда я умру! — простонал Урук. — Нет, не понимаю.

— От судьбы не уйдешь. Все предопределено в этом мире.

Молодая жрица обхватила его шею обеими руками. Грудь ее коснулась его груди. Урук обнял Нуму и крепко прижал к себе.

Урук скрипнул зубами. Нума ошиблась. Судьба его оказалась еще хуже, чем предсказала колдунья. Он одинок, верно. Но это еще не самое страшное.

С годами представление Урука о жизни изменилось. В судьбу он по-прежнему верил, но считал, что на нее можно влиять. Его выбор определял будущее. Урук убедил себя в этом, чтобы легче было жить.

Отца Урука, здоровенного лентяя, любившего валяться перед костром, загрызла львица, когда Урук был еще мальчиком. Значит, таков был его жребий? Нума стала жрицей в совсем юном возрасте. Это, стало быть, ее судьба.

Урук видел в событиях здоровую логику. Судьба всегда перед тобой. Ты определяешь ее своими поступками. Ленивый и слабый, отец был плохим охотником — и он погиб в схватке со зверем. Нума мудра, умеет читать по звездам, знает людей, искусно выслеживает дичь в джунглях — и она возвысилась. Их жизнь — следствие их поступков.

После Войны Трех Племен Урук покинул свой народ. Он ковал новую судьбу, свободную от страданий тех, кого он любил. Он усвоил навыки боевого вора, овладел несколькими языками и искусством сражения на мечах. Он узнал ценность золота и силу бронзы. Он видел то, о чем его соплеменники, живущие в лесных хижинах и вооруженные деревянными копьями с обожженными концами, даже не догадывались.

Возможно, ему удастся зайти так далеко, что его звезды забудут о нем? Может быть, он скроется от Маны и от своей судьбы? Тогда он прекратит свои скитания и будет ночевать под одной крышей много лет подряд. Но это время еще не пришло.

Урук снова положил руку на меч. Бронза жгла ладонь, как раскаленная головня, уничтожая воспоминания о прикосновениях Нумы. Нужно освободить память от призраков прошлого.

Урук заставил себя подняться. Еще глоток из меха, и он зашагал вниз по песчаному склону. Длинная тень вытянулась перед ним. Нума посмеялась бы над его стараниями. «От судьбы не уйдешь», — снова повторила бы она. Он увидел ее глаза, услышал шепот: «Упрямец!» Стиснул зубы, ускорил шаг.

Перед ним ни цели, ни тропы. Только песок и небо. Но этого достаточно. Где-то впереди Ур, ворота Шинара. Там судьба. Она ждет его действий.

Жизнь в Дагоноре бьет ключом.

Солнце ползет к западу. Скоро на долину опустится ночь. Повсюду копошатся рабы. В кузнице правят и ремонтируют инструменты. Служанки вывешивают на просушку выстиранные вещи, метут дворы. Повара, покончив с ужином, скребут котлы. Воины и надсмотрщики — нифилимы равнодушно, но внимательно следят за рабами. Их не нужно подгонять, они и без понуждения торопятся. В конце рабочего дня их ждет отдых. А сон для них слаще еды.

Кадим тяжело вздохнул. После ужина предстоит очередной поход к скале. Четырнадцать часов они таскали тяжеленные корзины, но начальник работ решил, что этого мало. Если повезет, в забой придется сходить только один раз. Уже трижды за эту неделю они трудятся после ужина. Выспаться бы!

Кадим швырнул пустую миску в кучу возле кухонного сарая. Хоть посуду мыть не надо… Направился к складу, выбрал корзину. Подошел с нею к цепочке рабов. Самое время, он последний. Впрочем, в шахте не разберешь, первый ты, последний или средний… или вообще один-одинешенек — ничего не видно.

Надсмотрщик — рабы прозвали его Тонк — стоит впереди. Рядом с ним начальник. Оба высокие, светловолосые, мускулистые, как и все нифилимы. Их бледная кожа порозовела от солнца. Главный старше, чем Тонк, хотя и не намного.

Кадим успел занять свое место, прежде чем Тонк двинулся вдоль цепочки рабов, пересчитывая их.

— Все на месте, — доложил он. — Уводить?

— А там кто валяется? — Начальник указал на человека, прилегшего в тени кухонного навеса.

Тонк снова заверил, что все его рабы на месте.

Главный подскочил к спящему. Свистнула плеть, раб под навесом взвизгнул. Кадим вздрогнул.

— Ты что тут делаешь? — гаркнул главный.

— Работаю! — выкрикнул наказанный раб, мгновенно вскочив. «Андер», — догадался Кадим.

Снова свистнула плеть.

— Корзину — и в строй, живо!

Подгоняемый плетью, Андер понесся к куче корзин и скоро оказался рядом с Кадимом. Но тот не повернул головы. Андера не любили даже другие рабы. Он бледнокожий, как все нифилимы, его черные волосы свешиваются до плеч длинными спутанными прядями. Он ленив и почти все время молчит. Охранники считали, что он дурак, а Кадим не знал, что и думать. Времени на размышления у него все равно не было.

Начальник огляделся, отлынивающих более не обнаружил и махнул плетью надзирателю.

Тонк двинул свое стадо сквозь Дагонор. Храм и кузница, дома и хижины, открытое поле. Перед храмом на кольях торчат отрубленные головы пойманных беглецов. Среди них одна женская, но теперь уже и не разберешь которая.

Насыпная дорога проходит через поле и поднимается к распахнутой пасти пещеры. Когда-то Кадим с тоской заглядывался на Иссохшие Холмы, обычно серые, поросшие чахлыми кустами. На закате, в последних лучах солнца, холмы вспыхивали розовым светом. Кадим родился в маленьком городке у их подножия, далеко на востоке. Акшур, так назывался его город.

— Не так уж и далеко, — прошептал сзади Андер.

Кадим промолчал. Тонк уже находился у входа в пещеру, там же ожидал рабов еще один страж. Лучше помалкивать, не привлекать внимания. Скорее освободиться — и спать.

Но Андер не унимался.

— Главное — не терять надежды. Однажды…

— Бежавшему — смерть, — прошипел Кадим. Это были первые слова языка племени Нифилим, которые узнавал каждый новый невольник.

— А это разве жизнь? — возразил Андер.

Тонк ввел рабов в каменоломни.

Через узкий тоннель они прошли в обширную пещеру. Здесь первый пост. Трое нифилимов, двое мужчин и женщина. Идти легко, через каждые десять-двенадцать шагов горят факелы на длинных шестах. Ориентируясь на их свет, невозможно заблудиться. Лишь одно препятствие на пути: обширный холм, чуть не на всю пещеру. Так его и называли: «холм». Его склоны были усеяны обломками породы, тропа змеилась между ними, и каждый ее изгиб освещался факелом. Четверть часа — и процессия достигла вершины.