Корантен закурил трубку, и в его мысли снова без спроса явилась Клелия. Почему он не женился на своей обожаемой кузине? Ее соблазнил проезжий шербурский кукольник, она последовала за ним в Париж, там он ее бросил, у нее случился выкидыш, и она умерла от послеродовой горячки. Так, во всяком случае, было написано в официальном заключении, которое Корантен получил после длившегося целую вечность расследования. Где похоронили Клелию, он так и не узнал.

— Не все ли равно! — пробормотал он и подошел к окну.

Сильный восточный ветер гнул стволы яблонь в саду. Аспидного цвета небо сливалось на горизонте с морем.

Корантен спустился на первый этаж. Женщина металась по кровати и что-то бессвязно бормотала, видно, ее мучил жестокий кошмар. Корантен погладил ее по щеке, потрясенный силой нахлынувшего на него чувства. Неужели эта встреча предопределена судьбой? Он слишком много пережил, чтобы верить, что ходом событий управляет слепой случай. Корантен не сводил с незнакомки глаз. Он поклялся себе никогда больше не любить — уж слишком горьким был опыт. И все же… Он чувствовал, как рушатся защитные барьеры, возведенные за годы одиночества и отчаяния. Да, он правильно поступил, когда принес эту женщину в свой дом.

Веки незнакомки дрогнули.

— Вы в безопасности.

Кто это сказал? Неужели качка никогда не прекратится? Вокруг царила серая мгла, пузырящаяся пена забивала нос и рот, она задыхалась. Женщина напряглась, вслушиваясь в звук доносившегося издалека голоса, шевельнулась и застонала от боли в затекших руках. Боже, да где же она очутилась?

— Вы спасены.

Голос прозвучал, как зов в пустом доме. Нужно бороться, она должна выжить. Высокая мужская фигура, бакенбарды… Судовой врач? Ей стало жарко, накатила дурнота, скручивая пространство комнаты в спираль, где сверкали зеленым фосфоресцирующим огнем кошачьи глаза.

— Вам лучше? — спросил склонившийся над ней мужчина, и она вдруг осознала, что слышит его вполне отчетливо.

— Мы в Саутгемптоне?

— Нет, во Франции.

Женщина попыталась приподняться, но чья-то рука помешала ей. Она решила воспротивиться, но была слишком слаба и так устала…

— Отдыхайте, — приказал тот же голос.

Она притворилась, что засыпает, и бросила осторожный взгляд из-под ресниц, чтобы оглядеться. Очаг, прямоугольный стол со скамьями, на столе оловянный котелок с горячими углями, на полках расписные тарелки. Мужчина поднял масляную лампу, и она разглядела подвешенный к потолочной балке окорок. Обрешетка потолка отбрасывала узорчатые тени на желтый глинобитный пол. Толстый серый кот, уютно развалившись перед очагом, смотрел на огонь.

В ее мозгу теснились смутные обрывки воспоминаний. Благополучное путешествие из Сан-Франциско в Нью-Йорк и мирное прибытие в Южную Англию. Потом — посадка на «Игл» в порту Саутгемптона, где она встречалась с нотариусом мужа. Приземистый толстячок-капитан, все норовивший прижаться к ней. Он клялся, что никакой шторм не помешает ему довести судно до французских берегов. Страх, который она испытала, оказавшись в воде среди бушующих свирепых волн…

Корантен сидел у изголовья кровати и рассеянно чистил трубку над фаянсовой плошкой. В голове у него бродили невеселые мысли. Каждому мужчине необходимо то, что заполнит пустоту его жизни. Любовь женщины? У него эту любовь украли. Душа Корантена иссохла, он уподобился Робинзону, наевшемуся копченой селедки и страдающему от жажды при полном отсутствии пресной воды.

Он было задремал, но тут дверь распахнулась, впустив в комнату порыв ветра. На пороге стояла матушка Генеке. Эта крепкая пятидесятилетняя вдова винодела кормила свою семью, убирая дома зажиточных горожан.

— Мое почтение, капитан, простите, что опоздала — уж больно страшно было выходить в такую бурю. Сейчас вроде бы прояснилось, только надолго ли… Вот уж беда так беда! Лодок сколько перевернуло — ужас, и только. Почитай, три дня море никак не успокоится!.. Ух ты, а у вас, оказывается, гости?

— Я нашел эту женщину на рассвете, на берегу, она была без чувств. Наверное, пассажирка с разбившейся шхуны. Я пытался ее отогреть.

Матушка Генеке закрыла рот, захлопнула дверь и засеменила к кровати, чтобы рассмотреть нежданную гостью. Она заметила валявшуюся на полу разорванную в спешке одежду, и ее морщинистое лицо осветилось лукавой улыбкой.

— Решили отогреть — и ободрали как луковицу?

— Выбирать не приходилось, она могла умереть. Вот тогда я бы вволю нагляделся на ее прелести!

— Ну же, не сердитесь, я ничего такого…

— Вы спросили — я ответил, — примирительным тоном бросил Корантен. — Выпейте-ка лучше кофе.

Женщина не заставила себя уговаривать.

— Что это вы со стульями сотворили? Вот ведь страсти Господни! Дамочка что, останется здесь?

— Я ждал вас, чтобы сходить в монастырский лазарет, пусть сестры пришлют за ней кого-нибудь.

— На вашем месте я бы не торопилась. Когда мой бедный муженек нырнул головой в чан с сидром, товарищи его выловили — и ну трясти, пока не отплевался. Да только сердчишко все одно не выдержало.

— Я ухожу. Разожгите огонь. Если она проснется и захочет есть, в буфете есть яйца и свежая колбаса.

— Не тревожьтесь, с голоду она точно не помрет. Сейчас займусь супом. — И матушка Генеке закатала рукава, бурча себе под нос: — Будь мужчина хоть трижды отшельник, против естества не попрешь.

Корантен Журдан вдохнул полной грудью влажный воздух, радуясь, что вырвался из заточения. Ураганный ветер не пощадил розы и мальвы, поломал ветви деревьев. Там и сям по земле важно разгуливали вороны. Крыша пекарни протекла, в загаженном пометом дворике сердито гоготали гуси.

Корантен отвязал Флипа и надел на него упряжь. Крутолобый жеребец англо-нормандской породы радостно замотал головой. Корантен сел в седло — левую ногу он в стремя не вставлял, и Флип понес его вдоль песчаного берега, вторя веселым ржанием заунывным крикам чаек.

Они въехали в Бьяль под колокольный звон. Молчаливая толпа собиралась у паперти собора Святого Мартина. Очень скоро юрвильским могильщикам придется копать новые могилы.

Корантен постучал тяжелым кольцом в дверь, и окошко распахнулось. Он изложил молоденькой монахине суть дела, и та обещала помочь, как только представится возможность, — сейчас все койки заняты пострадавшими от шторма и бури. Корантен не отступался:

— У этой женщины сильный жар. Одному Богу известно, сколько она пробыла в воде, чудо, что вообще выжила.

Пожилая Монахиня отстранила послушницу, поправила очки и оглядела Корантена.

— Сестра Урсула сказала вам правду, капитан Журдан. У нас нет ни одной свободной койки. Но я пошлю с вами сынишку садовника Ландри, и мы устроим вашу гостью в часовне.

Он рассыпался в благодарностях. Настоятельница питала слабость к черноглазому капитану: как-то раз, зимой 1892 года, он помог отремонтировать осыпающийся фасад больнички, попросив в качестве оплаты лишь чашку кофе и два гренка.