— В Минводах бригада ВДВ, — напомнил он таким тоном, будто завидовал им.

Были в той бригаде и танки, и пушки, и прочее тяжёлое вооружение. Но кто знает, как оно сработает и какие планы у начальства на случай прорыва. Последнее время Игорь начальству, которое сидело наверху, не доверял, как, впрочем, не доверяли все те, кто жил от командировки до командировки. Существовало мнение, что то начальство жирело на тех «боевых» и командировочных, что президент, когда узнает о финансовых нарушениях, поотрывает всем бошки. Но пошёл второй год его правления, а ничего не изменилось: армию распинали, как хотели, топтали, кому не лень — и иностранцы, и свои — при первом удобном случае, списывая на неё все потери и неудачи. Даже министр обороны, и тот был и.о. — временщик да ещё и баба — Клара Новикова — поговаривали, что подстилка Михаила Спиридонова. Какая уж здесь армия — тень былого величия.

— Что от той бригады осталось, — высунул нос Севостьянихин, — мои слёзы!

И действительно, силы бригады были распылены вдоль зоны ответственности. А зона та ответственности — аж сто двадцать километров «стены». Разумеется, моджахеды об этом прекрасно осведомлены и воспользовались ситуацией, у них-то разведка поставлена на высоте. Сколько тех лазутчиков ловили и не переловили, и дело не только в беженцах, которые не нашли себя на новых местах, а в ослаблении государства, низведении его до роли надсмотрщика. Кончилась политика, началась обычная реакция, похожая на развал страны. В общем, в двадцатые начались лихие девяностые, только покруче и с непредсказуемым результатом, потому что у страны не было прежнего задела в виде газа и нефти, а осталась одна эфемерная надежда в виде «современной экономики» да «новой свободы», как вещал новый президент Спиридонов. Однако все его вещания больше всего походили на заклинания. Толку от той «современной экономики», если мы всегда и везде отстаём на два, если не на три шага. Даже разваливать Россию никто задарма не собирается, вот мы и делаем это собственными руками да ещё за счёт собственного кармана, думал с горечью Игорь.

— Не может быть, чтобы нас бросили, — уверенно сказал он. — Главное, продержаться хотя бы полдня.

— Полдня! — иронично воскликнул Севостьянихин, и нос его возмущённо раздул ноздри.

Это означало, что полдня ещё хорошо, что обычно всё заканчивается гораздо быстрее, что никто шутки шутить не будет. Давно они не попадали в такую переделку, пожалуй, только в Хасавюрте два года назад, когда моджахеды пришли на равнину. Но тогда их было не десять, а всего-навсего две тысячи, и то, пока технику не подтянули да авиацию не запустили, фиг с ними справились.

Ещё вчера утром, когда отряд выводили из Залукокоаже, всё было тихо и спокойно. Ну постреливали — не без этого. Ну вели пропаганду через громкоговорители и транслировали муэдзинов со своим азаном[2]— свобода слова, однако ж, зафиксированная хитрожопыми американцами в «большом договоре». В семи километрах, в Юца, взяли банду из местных дагов-ваххабитов и так по мелочам: то курьера поймают, то наркотрафик пресекут, то разгонят очередной шариатский суд, которым в очередной раз судили какого-нибудь русского бедолагу. КПП «Кавказ», названный так по одноименной трассе М29, муха не смела пролететь без ведома сил ООН. Пиндосы-миротворцы[3]в гости приезжали, радостно скалясь, откормленные, как бройлеры. Так бы и своротил морду кому-нибудь, да начальство строго-настрого запретило даже коситься в их сторону, потому что официально мы союзники. Американский президент заявлял: «США — большой друг России». Только непонятно, какой смысл он вкладывал в слово «большой»: то ли старший брат, то ли надсмотрщик. Игорь под различными предлогами от таких «раутов» увиливал, а отдуваться приходилось командиру сводного отряда, майору Андрею Павловичу Севостьянихину да Герке Орлову, который, впрочем, был большим любителем халявы, и голова у него на следующий день абсолютно не болела. Бывает же у человека счастье — голова с похмелья не болит. Можно сказать, дар природы — у человека огромная, здоровая печень. Из спецназа вообще никто не хотел пить с пиндосами, чего не скажешь о «диких гусях»,[4]которые на дармовщину готовы были употреблять даже уксус. Может быть, по этой причине начальство и косилось на спецназ, как на выродков, не понимающих своей выгоды и политического момента. Патриотизм стал продажным, на нём можно было заработать счастливую, обеспеченную старость. Впрочем, Игорь не завидовал — каждому своё: кому-то карманы набивать, а кому-то родину защищать без пафоса и соплей.

Он вспомнил ещё одну странность: за трое суток до прорыва посты ООН по непонятной причине сократились вчетверо. Исчезли все знакомые морды, появились новые, и большинство из них были явно не европейцы, а в основном чёрные и бородатые, даже негры мелькали. Об этом тотчас сообщили в штаб группировки, однако никакой команды не поступило. Мало того, смена отряда произошла в плановом порядке под благодушные речи командира группировки, генерал-полковника Косматова Бориса Павловича, «о тесном и продуктивном сотрудничестве с силами НАТО». Игорь слушал его и не верил своим ушам. Реальность говорила совсем о другом: о лицемерии и о нахальстве американцев, и том, что они готовы хапнуть ещё и ещё, и что аппетиты у них немереные.

— Крохи не крохи… — ответил на его сомнения Игорь, — а оставлять в тылу группировку, сам понимаешь…

— Да понимаю! — Севостьянихин в сердцах выругался. — Только какими силами воевать? Какими? Хорошо, если бы ещё ОМОН или СОБР, а эти… — он с пренебрежением посмотрел в коридор, где, как ужаленные, сновали кабинетные полицейские, которые действительно были хороши только в системе, в связке, как полицейские силы в конце концов, а для реального боя не годились.

За пять минут драки мышцы не нарастишь и воевать не научишься, даже если ты очень смелый человек. Опыт нужен, натаска до уровня инстинкта не менее двух лет. Это знали все, даже начальство, присылающее негодных людей. Чём-то ж оно думало, что-то ж оно планировало, думал Игорь. К власти пришли паркетные генералы, которые стажировались в США, которые никогда не держали в руках оружие, зато были большими теоретиками, в конце концов, им что-то внушали в академиях, в том числе и в американских, но, должно быть, они всё забыли, расслабились под помпезные речи новоиспеченного президента, мир, мол, на новом этапе, армия не нужна, всеобщее братание, штыки в землю, заграница нам поможет. Если страна не может кормить свою армию, она будет кормить чужую. Всё шло к тому.

Где-то на верхних этажах взорвалась граната, посыпались осколки, и кто-то страшно закричал. За стенкой выстрелили из огнемёта и, видать, попали, потому что тоже закричали, но радостно. Игорь был абсолютно согласен с майором: воевать некому, армия отдувается, как во вторую половину девяностых. «Армия — последний аргумент России при любой власти», — любил выражаться командир объединённой группы Ермаков Родион Михайлович. «Но выдюжили? — обычно пытал он подчинённых. — Выдюжили! Может, и в этот раз пронесёт?» Хотя, похоже было, что сам же не верил в свои слова: так низко страну да ещё под демагогические речи никто не нагибал.