Короткий изумленный свист, изданный громилой, послужил Красильщикову слабым утешением: хоть кто-то удивился, кроме него. Двое хмурых ментов в тот день стояли возле разрытой могилы с такими лицами, будто ничего иного и не ожидали.

– Я клялся, что во рту у меня не было ни капли спиртного, что своими руками задушил женщину и сбросил ее труп в яму. Твердил, что я должен сидеть в тюрьме. Знаете, что они мне ответили? «Покажи тело – посадим». Им все было пофиг – хоть убийство, хоть явление Христа. Я пошел к Надежде… Она отказалась со мной говорить. Никакой сестры она не видела, а я сумасшедший.

– А улики? – спросил Макар Илюшин. – У вас остались вещи, доказывающие, что Вера была в вашем доме?

– Я же не идиот, – невесело усмехнулся Красильщиков. – Ночью уничтожил все следы. У Веры свалилась с ноги туфля, так я сжег ее, когда вернулся. Бросил в печь, а то, что скукожилось и не хотело сгорать, унес в лес и закопал. Хотя подождите…

Он встал, вышел из комнаты и вскоре вернулся с разломанным гребнем в руках. Положил его на стол перед сыщиками. Бабкин и Илюшин молча смотрели на деревянные обломки.

– Я хочу, чтобы вы нашли, куда исчезло ее тело, – сказал Красильщиков и поднял на Макара измученный взгляд. – Не могу больше так жить. Не хочу. Или в тюрьму, или в петлю – других путей для меня нет. Помогите мне. Я не сумасшедший. Я убийца. Помогите.

* * *

Едва они вышли, ветер шагнул им навстречу и тщательно ощупал каждого, словно инспектор по досмотру при пересечении границы.

– Что думаешь? – спросил Сергей Бабкин, поднимая воротник своей новой куртки. Куртка была норвежская, синяя, новинка сезона, и Бабкин смотрелся франтом.

– Черт его знает… – Илюшин поежился в своем пальто. – Странный рассказ. Странный мужик.

– Слишком много несостыковок?

– Несостыковки – неотъемлемая часть любой правдивой истории. Меня удивляет другое: отчего полиция не возбудила дело? Самое логичное объяснение: он – местный сумасшедший, которого все знают.

– Этот сумасшедший заплатил нам сумасшедший аванс, – напомнил Сергей.

Макар с сомнением покачал головой.

– Задушил тетку в аффекте – может такое быть? – спросил Бабкин и ответил сам себе: – Запросто. Тело прикопал – возможно? Еще как! Я бы тоже от него избавился на его месте. Совесть за два месяца замучила – допускаем? Вполне. Я, конечно, считаю: если закопал, пусть лежит. Но я и не Красильщиков. Скажем, у меня хаты такой нет и не предвидится.

Они отошли подальше и обернулись.

– Натуральный Билибин, – сказал Макар после паузы.

– Чего?

– Билибин, говорю. Художник известный. Был. Вот он мог бы такой терем написать, может, даже и есть где-нибудь среди его иллюстраций к сказкам, надо поискать.

Сергей промолчал. Фамилия «Билибин» ему ничего не говорила, и что там углядел Макар, было неясно. А только красивущая изба, чего не отнять, того не отнять. Не зря Красильщиков называет ее теремом. Точно, терем. Сказочный! Трехэтажный, бревенчатый, с ажурными наличниками, похожими на бумажные снежинки, которые Маша каждый декабрь клеит на окна. Широченное крыльцо едва ли не просторнее, чем кухня в квартире Бабкина. Свесы кровли оформлены синими подзорами с цветочным орнаментом. Над четырехскатной крышей крутится флюгер – петушок.

– Допустим, этот бедняга говорит правду, – сказал Илюшин, поежившись на ветру. – Куда могло исчезнуть тело?

Красильщиков уверял их, что ночью его никто не заметил. «Здесь только сторож с колотушкой ходит, следит, чтобы пожара не было. И то не уследил, все равно загорелось. Правда, август очень сухой стоял…»

– Кто-то выкопал и перепрятал. Зачем – вот это вопрос!

– У меня есть ответ, но он тебе не понравится.

– Выкладывай!

– Камышовский некрофил. Это был его звездный час. Тело не закопано, а хранится в подполе среди соленых помидоров и вишневого компота.

– Тьфу ты! Я думал, у тебя в самом деле годная идея.

– Годная идея, Серега, здесь может быть только одна. – Илюшин натянул шарф до носа. – Опрашиваем свидетелей, а потом решаем, беремся за дело или нет.

* * *

Надежда Бакшаева, 42 года

Толстая неопрятная женщина с оплывшим лицом. Выглядит старше своего возраста. Пьяна или притворяется пьяной.

– Чего? Верку мою грохнул? Ха-ха-ха! Бухать надо меньше, вот что я скажу. Алкашня! Верка сюда носу не кажет. Мы для нее хуже грязи!

Мне-то откуда знать, когда она приезжала? Думаешь, я на календаре день отмечаю, когда Вера Павловна решила нас осчастливить?

Нету у меня ее телефона. Зачем мне ей звонить? Пусть сначала она меня с именинами поздравит, а там поглядим.

Про Красильщикова тебе здесь любой скажет: у него с головой не в порядке. Из-за него на меня дело завели. Какое-какое – уголовное! Вроде как я Веркину землю незаконно продала. Я, между прочим, продала с ее разрешения, она мне руки за это целовать должна. Верка у меня в ногах валялась, плакала: Христом Богом, Наденька, найди покупателя. Даже паспорт свой оставила. А кто на эту развалину позарится! Нашелся один дурак, да и тот свихнулся. Пьет много… Как сюда приехал, ни одного дня трезвым не ходил.

Я тебе третий раз повторяю: ноги Веркиной здесь не было, считай, лет десять. Я как вершининский дом продала, деньги ей отправила. Не твое дело – сколько! Сколько надо, столько и отправила.

Ты зачем фоткаешь? Это кто тебе разрешил? Проваливайте отсюда! Фоткает он, ты погляди… Вражина!

Григорий, сосед Бакшаевой, охотник

Очень высокий и крепкий человек лет шестидесяти, по-видимому, огромной физической силы. Плоское желтушное лицо, вывернутые толстые губы, черная борода без единого седого волоса.

– Если Вера и приезжала, я не видел. Я в хату только ночевать возвращаюсь. Убил? Это Красильщиков языком впустую мелет. Кишка у него тонка убить. Он, помню, на охоту со мной однажды напросился. Храбрый такой шел, брюхо тазом, морда кирпичом. А как до дела дошло, визжал громче свиньи. Я бы на его месте от стыда рехнулся. А этот ничего, живет. Егерям на меня донес.

Он на своем тереме умом двинулся. Не знаю, где там чья земля. Не мое дело.

Верка тут не бывает. Она в город уехала. Слышал, то в Ростове жила, то в Москве, то на севера подалась. Здесь за хозяйку Надежда. У Надежды-то детишек нет. С мужиком своим развелась.

А Красильщиков пьет. И лезет куда не надо. Наворовал, а теперь барином ходит. Видали таких бар! С голым задом по кустам.

Пятнадцатого августа? Врет. Пятнадцатого у нас пожар был, полночи на ушах стояли. Надькин дом и занялся как раз. Красильщиков тоже тушил. У него нервишки-то слабые. Видать, потому и насочинял всякого.

Ехайте по домам, мужики. Зря здесь околачиваетесь. У нас не кино, показать вам нечего. Только время потратите и глаза намозолите. Кому? Мне, допустим. Не надо вам этого.