Под пальто у доктора скрывалась белая рубашка с длинными рукавами, поверх которой он носил серую жилетку со множеством карманов, и строгие серые брюки с такими стрелками, будто штанинами доктор собирался резать само пространство.

Волосы Громова, доселе спрятанные под шляпой, оказались короткими и седыми, бросались в глаза высокие залысины и глубокие межбровные морщины. Короче говоря, налицо облик такого себе серьезного человека, серьезность которого начинается аж прямо с внешнего вида.

Доктор снова что-то сделал — и наша повозка под мягкое, едва слышное урчание, тронулась с места и покатилась вперед, а я прилип к боковому окну, рассматривая округу.

Хотя что там рассмотришь, при таком-то дожде?

Он лил стеной, да так сильно, что дальше нескольких метров разглядеть что-то было просто невозможно. Несколько минут промучившись, я решил не ломать глаза и прикрыл веки, делая вид, что прикорнул.

На самом же деле я внимательно проверял собственное тело.

Все свои мановоды, все манохраны.

Последовательно прощупывал магический организм, который десятилетиями любовно и внимательно выращивал внутри себя самого… и ничего не находил.

Ни единого следа маны!

Ни единой частички!

Будто это не со мной что-то не так, а во всём мире вообще нет никакой магии. Но это ведь невозможно — я же чувствую свой кинжал, а это тоже магия, только немного… персонализированная, скажем так.

Значит, дело не в магии. Дело во мне.

С одной стороны, это плохо. С другой, хорошо — ведь если бы в этом мире не существовало магии вовсе, это означало бы, что мне не светит вернуть себе способности.

Я закончил с попытками разобраться в себе самом как раз к тому моменту, когда наша поездка завершилась. Машина остановилась, мягко качнув меня в кресле, и я открыл глаза.

Дождь за окном ослабел, и я смог рассмотреть, что мы остановились возле пятиэтажного здания с вычурной входной группой, украшенной четырьмя колоннами.

— Вот и наша больница, — с радушием сказал доктор Громов, глядя на меня. — Вы этого, конечно, не помните, но не далее, как сегодня утром, вас из этой же больницы и вынесли, правда через задние двери. Никто же не будет выносить через парадный вход… э-э…

—…мертвецов, — закончил я за него. — Ладно, доктор, чего уж. Называйте вещи своими именами.

— Будь по-вашему, — с облегчением кивнул тот. — Ну что, идем?

Он открыл дверь и вышел из машины.

Я подсмотрел, как он это сделал, и тоже дёрнул за кривую тонкую ручку, открывая дверь и выбираясь наружу. Дождь снова хлынул на меня, пытаясь выгнать из тела только-только приютившееся в нем тепло, но до козырька больницы было всего десять шагов.

Мы вошли в высокие прозрачные двери, разъехавшиеся перед нами в стороны, и оказались в большом светлом холле.

В центре стояла круглая стойка, за которой сидели миловидные молодые девушки в похожих на пирожки смешных белых маленьких шапочках, непонятно как держащихся на их головах.

Возле стойки толпились люди, создавая небольшие очереди, мимо нас сновал народ. Кто-то заходил в холл, кто-то выходил из него, и все куда-то спешили.

Доктор обернулся на меня, будто убеждаясь, что я никуда не потерялся, затем кивнул, приглашая следовать за ним, и мы двинулись через весь этот человековорот, словно корабль, решивший укрыться от циклопической бури в единственном безопасном месте — в ее центре, в ее «глазу».

И, как и корабль, мы двигались к единственному причалу — к стойке в центре зала. Доктор подошел к ней первым и перекинулся парой слов с одной из девушек.

Та недоверчиво покосилась на него и даже приподнялась на своем месте, чтобы посмотреть на меня. Посмотрела — и недоверие тут же пропало с ее лица, сменившись диким удивлением.

Она даже рот приоткрыла, демонстрируя идеально ровные зубы, да так и не закрывала, пока доктор с ней опять тихо не заговорил. Девушка села обратно, засуетилась и наконец сунула доктору в руку ключ.

Громов снова посмотрел на меня, будто все никак не мог поверить, что я никуда не пропал и не перенёсся в свою могилу, что я настоящий, и мы снова двинулись через людские потоки. Доктор вывел меня к широкой лестнице, отделанной белой плиткой, мы поднялись на третий этаж и на нем свернули в один из двух коридоров, что крыльями расходились в стороны.

Здесь, в коридоре, царила та же чистота и красота, что и в холле и на лестнице.

Даже не зная ничего об этом мире, невозможно было представить, что подобные интерьеры в нем — норма. Здесь все выглядело не просто красивым…

Оно было холёным.

За убранством неустанно следили, постоянно ремонтируя, подкрашивая и не заштопывая, — а меняя! — все то, что сломалось, обтерлось или прохудилось. На всё это нужны деньги, которые обычно есть только у заведений для богатых и знаменитых.

Если же заведение простого толка, и денег особых у него нет, то при всем желании не получится добиться такого лоска. Все будет выглядеть аккуратным, чистым, но никак не холёным.

Да что там — даже мои пиджак с брюками, хоть и были новыми и без дырок, никак не смотрелись на фоне всего окружения больницы!

Я решил прояснить этот вопрос, но так, чтобы не касаться темы воспоминаний и их потери:

— Тут так… красиво. Даже не верится, что я действительно был здесь раньше.

— Были-были, — эхом ответил доктор. — Но то, что вы удивлены, совсем… хм… совсем не удивительно. Мы и сами были удивлены, честно говоря.

— И почему?

— Ну… наша больница — не из дешевых, прямо скажем. И, раз уж мы условились говорить напрямую, то такому, как вы, она точно была бы не по карману…

— Но?

— Но за вас кто-то заплатил. — Доктор на секунду обернулся и пожал плечами. — Прямо вместе с вами в больницу поступил перевод из анонимного источника, с указанием сделать все для вашего спасения… К сожалению, «всего» оказалось недостаточно. И вы… э-э-э… умерли.

Так-так.

У меня есть доброжелатель?

Или наоборот — противник, который старался сделать все, чтобы я — нынешний я — так и не проснулся в этом теле?

Доктор остановился возле одной из дверей и приложил к ней карточку, что выдала ему девушка на первом этаже.

Мы вошли в небольшую, но такую же холеную, как и всё здесь, комнату. Кровать, белоснежное бельё, шкаф в углу, окно, рабочий стол, кресло и странная плоская коробка на стене напротив него, и еще одна дверь в стене.

Комнату заполняло тихое тиканье, идущее от круглого блюда на стене, а на нем в такт звуку двигалась стрелка.

— Пожалуйста, ваша палата. — Доктор сделал пригласительный жест рукой. — Все оборудование, которым мы пытались вытащить вас из глубокой комы, уже убрали, но если вы себя нехорошо чувствуете, то…

— Доктор, все отлично, — вздохнул я. — Но, если вдруг мне станет плохо, я дам знать.

— Тогда проходите и располагайтесь. — Доктор кивнул.

— А что насчет того аппарата, который… ну вы поняли… — Я выразительно поднял брови. — Хотелось бы поскорее с делами разобраться.

— Ну не сразу, Марк, не сразу. — Доктор привычно цокнул языком. — Нейронный интерфейс надо подготовить, это недолго. Я уже дал команду, и через пятнадцать минут мы к нему отправимся. А пока вы бы лучше переоделись, да волосы высушили — через мокрые волосы нейронный интерфейс работает хуже. В шкафу есть одежда, а через пятнадцать минут я за вами зайду.

— Добро, — согласился я и прошел в комнату, закрывая за собой дверь.

Пятнадцать минут так пятнадцать минут, не такой уж большой срок.

Открыв шкаф, я обнаружил в нем ряды одинаковой белой одежды простого кроя, и переоделся в рубашку и брюки с карманами. Обувь сменил тоже, надев вместо мокрых черных туфель белые мокасины с язычком на тугих резинках.

Довольно удобно, кстати.

Волосы за это время высохли сами собой, они у этого тела то ли были короткие изначально, то ли их постригли перед похоронами, так что еще десять минут нужно было чем-то занять.

Тогда я решил попробовать найти свой кинжал еще раз. В более спокойной обстановке и в одиночестве я бы точнее смог определить, где он находится.

Выставив руку в сторону, я закрыл глаза и потянулся сознанием к кусочку себя, затерянному где-то в этом мире. Максимально сосредоточился, вдохнул глубже, представил, что ничего вокруг больше не осталось: только я и мой кинжал. Ни людей, ни этой больницы, ни преград, ни городов — ничего.

Я будто растворился в попытке ощутить потерянную частичку себя самого.

Прошла минута, потом — вторая, третья. Отчаяния и страха не было — я лишь всё больше сосредотачивался на своей потере.

Так прошла ещё пара минут, и… кинжал откликнулся!

Да, он был где-то в этом мире!

Как и в первый