Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мам, не надо так, им сейчас нужна поддержка…
— Не могу, сынок. Это невыносимо. Что еще должно произойти? Какой ужасный, ужасный год…
Я мог ответить идиотской фразой типа «да брось» или «все наладится», но не осмелился: я знал, что это неправда и ничто уже не будет как прежде. В нашей жизни не просто что-то изменилось в тот день, когда мистер и миссис Джонс погибли в автокатастрофе, наша жизнь стала совсем другой. С двумя зияющими дырами, гноящимися ранами, которые никогда не затянутся.
С тех пор как мы переехали в Байрон-Бей, мы стали семьей. Мы. Они. Все вместе. Несмотря на различия. Джонсы просыпались каждое утро, думая только о сегодняшнем дне, а моя мама каждые пять минут переживала из-за будущего. Они были богемой, художниками, привыкли жить на природе, а мы знали только Мельбурн. Нередко на один и тот же вопрос они отвечали утвердительно, а мы — отрицательно; наши мнения расходились, мы спорили допоздна каждый раз, когда вместе ужинали в саду…
Мы были неразлучны.
А теперь все сломалось.
Мама промокнула глаза.
— И как ему пришло в голову оставить на тебя Лею? Разве нет другого выхода? Мы могли бы быстро сделать ремонт в гостиной и разделить ее на две комнаты или купить диван-кровать. Я знаю, что это не очень удобно и что Лея нуждается в личном пространстве, но, ради всего святого, ты же не способен даже за домашними животными ухаживать.
Я с некоторым возмущением поднял бровь.
— Вообще-то у меня есть питомец.
Мама удивленно посмотрела на меня.
— А, ну да, и как же его зовут?
— У него нет имени. Пока.
На самом деле у меня нет потребности владеть живыми существами, так что я слегка покривил душой, назвав питомца своим, но иногда на задний двор моего дома забредала тощая трехцветная кошка с выражением ненависти ко всему миру на морде. Она клянчила еду, а я скармливал ей остатки ужина. Кошка появлялась три-четыре раза в неделю или, наоборот, пропадала надолго.
— Это будет катастрофа.
— Мам, мне почти тридцать лет. Черт возьми, я могу о ней позаботиться. Это самый разумный вариант. Вы весь день проводите в кофейне, а когда нет, то сидите с близнецами. И ей не придется год спать в гостиной.
— И что вы будете есть? — не унималась мама.
— Еду, блин.
— Придержи язык, сынок.
Я вышел на улицу, вытянул из бардачка смятую пачку сигарет и отошел на пару кварталов. Сидя на бордюре, я курил и смотрел, как ветер качает ветки деревьев. Мы выросли не в этом районе, и не здесь сплелись наши судьбы, превратив нас в одну семью. Оба дома выставили на продажу. Мои родители переехали в маленький дом с одной спальней в центре Байрон-Бея, рядом с кофейней, которую открыли более двадцати лет назад, когда мы только обосновались здесь. К тому же мы с Джастином съехали еще раньше, соседи погибли, а Оливер и Лея поселились в съемном доме, и моих родителей уже ничто не удерживало в пригороде.
— Я думал, ты бросил курить.
Я поднял голову и посмотрел на Оливера с полуприкрытыми от яркого солнца глазами. Выдохнул дым, Оливер сел рядом.
— Я не курю. Пара сигарет в день — это не курение. Как минимум по сравнению с настоящими курильщиками.
Оливер улыбнулся, вытащил сигарету из пачки и закурил.
— Ты конкретно попал, да?
Внезапно свалившаяся на меня ответственность за девятнадцатилетнюю девушку не в себе подходит под определение «попал». В тот момент я вспомнил, сколько Оливер сделал для меня. Начиная с того, что научил меня кататься на велосипеде, и заканчивая тем, что во время нашей учебы в Брисбене заступился за меня в драке, которую я сам и спровоцировал, и ему расквасили нос. Я вздохнул и затушил бычок об асфальт.
— Все будет хорошо, — сказал я.
— Лея может ездить в школу на велосипеде, а остальное время она обычно проводит взаперти в своей комнате. Я не могу ее оттуда вытащить, ты знаешь… Чтобы все было как прежде. И у нее есть несколько правил, но это я тебе потом расскажу. Я буду приезжать каждый месяц и…
— Не переживай, все выглядит не очень сложно.
У меня, в отличие от Оливера, другая проблема. Мне придется жить с кем-то, а я уже отвык от этого. И контролировать. Себя контролировать. Остальное решим по ходу дела. После аварии Оливер забыл про наш разнузданный образ жизни, ухаживал за сестрой и ходил на нелюбимую работу, которая обеспечивала приличный доход и стабильность.
Друг перевел дыхание и посмотрел на меня.
— Ты же позаботишься о ней, правда?
— Господи, конечно! — заверил я.
— Хорошо, потому что Лея… Она единственное, что у меня осталось.
Я кивнул. Мы понимали друг друга с полувзгляда: Оливер успокоился и понял, что я сделаю все ради благополучия Леи, а я понял, что Оливер доверяет мне, как никому на свете.
5 АксельОливер с улыбкой поднял бокал.
— За друзей! — прокричал он.
Мы чокнулись, и я пригубил коктейль. В последнюю субботу перед отъездом Оливера в Сидней мы решили немного развеяться. Точнее, я убедил Оливера. Как всегда, мы заканчивали вечер в Кавванбе, приятном местечке на открытом воздухе, вдалеке от центра и рядом с пляжем. Название на языке аборигенов означало «место встречи» — вполне отражает дух и фирменный стиль Байрон-Бея. Лазурный цвет стойки и немногочисленных столиков сочетался с соломенной крышей, пальмами и сиденьями вокруг барной стойки, которые, как качели, свисали с потолка.
— Не могу поверить, что уезжаю.
Я толкнул Оливера локтем, и он горько усмехнулся.
— Это всего год. И ты будешь приезжать каждый месяц…
— А Лея… Черт, Лея…
— Я о ней позабочусь, — эту фразу я повторял почти каждый день с того момента, как открыл