Люди традиций — так, если кто не понял, себя именовали здешние гангстеры. Но не стоило думать, будто в Десятке царило беззаконие, вовсе нет. На залитых светом неоновых вывесок улицах можно было совершенно безбоязненно разгуливать и днем и ночью. Банды давно поделили между собой окрестные кварталы, и залетные гастролеры обычно отправлялись отсюда либо в больницу Святой Катерины, либо прямиком в муниципальный крематорий.

Повесив плащ и шляпу на вешалку, я уселся в кресло рядом с тихонько бубнившим джазовую мелодию радиоприемником и взял лежавший на журнальном столике утренний выпуск «Осеннего вестника».

Передовица ожидаемо оказалась посвящена грядущим выборам мэра. Ничего из ряда вон: действующий глава города назвал претендента «популистом, несущим левацкий бред», тот, в свою очередь, в долгу не остался и охарактеризовал соперника как «ретрограда, не видящего дальше собственного носа». То ли еще будет.

А вот на второй странице редакция поместила статью Анны о грядущем открытии дома-музея Дэвида Волина, на котором сегодня моя ненаглядная и пропадала. Как оказалось, четверть века назад этот известный предприниматель и меценат распродал все свои активы и вложился в совершенно безумный проект по строительству железной дороги, призванной соединить город Ангелов и Каньон напрямую, в обход Осени. Из-за чрезмерной протяженности железнодорожной ветки все алхимики как один предрекали неминуемый крах проекта, но случилось чудо — прямо посреди Вечности проходчики наткнулись на никем не исследованную до того территорию. И акции Волина взлетели до небес!

Новый город, так и названный — Нова, перспективное железнодорожное направление, значительные инвестиции. История успеха, да и только. Конец, правда, оказался не столь позитивным. Прогрессирующий склероз, медленное угасание и, как итог, смерть в частной клинике полгода назад.

Статью проиллюстрировали парой фотографий: с одной смотрел сурового вида старик, на соседней красовался пижонистого вида франт с тоненькой полоской усиков над верхней губой. Наследник империи, ага.

Ладно, глянем криминальную хронику, пока время есть…

Но в этот момент парикмахер убрал с лица клиента теплое полотенце, тот расплатился и отправился восвояси, а из подсобки, шаркая ногами, вышел уборщик. Медленно и аккуратно двигая шваброй, он начал сметать в одну кучу обрезки волос, нисколько не интересуясь тем, что происходит вокруг.

Тронутый. Человек, навсегда застрявший между жизнью и смертью.

Иногда проникшие в город или вырвавшиеся на волю при выстреле из револьвера сущности не убивали жертву, а вступали с ее организмом в некий противоестественный симбиоз, превращая человека в тронутого. В большинстве случаев такие люди становились апатичными и не слишком сообразительными, но поскольку не имели проблем со здоровьем и алкоголем, их охотно брали грузчиками и подсобными рабочими.

Впрочем, случались и исключения…

Когда пол был подметен, мастер указал на кресло:

— Присаживайтесь, комиссар.

Сам он отошел к радиоприемнику и принялся крутить ручку настройки до тех пор, пока не поймал трансляцию боксерского поединка. Микки Дилон оспаривал титул у Эдди Кука. Точнее — пытался оспорить. Получалось это у него, судя по страдальческим стонам и экспрессивным выкрикам комментатора, из рук вон плохо.

— Опять сами в ночь? — уточнил я, когда парикмахер укрыл меня накидкой.

К этому времени мы остались в одиночестве, и старый мастер позволил себе немного расслабиться.

— Дети! — вздохнул он. — Виктор, ты же понимаешь…

Я усмехнулся:

— Понимаю.

— Тебя только побрить?

— Да.

— Виски подровнять?

— Нет, не стоит.

Прислушиваясь к трансляции, мастер стал помазком намыливать мою щетину и вдруг спросил:

— Помнишь Микки Дилона?

Вкус крови во рту, рассеченная бровь, сбившееся дыхание, острая боль в правом запястье и голоса болельщиков, сливающиеся в сплошной гомон толпы.

Да, я помнил Дилона.

— Двадцать седьмой, так? — ловко работая опасной бритвой, продолжил старик. — Знаешь, я был на том бое, когда ты выбил из него дух. — Мастер промокнул мне подбородок салфеткой и уверенно заявил: — Не брось ты бокс, Виктор, вполне мог бы сейчас биться за чемпионский пояс вместо него.

Избавившись от накидки, я поднялся из кресла, достал бумажник и усмехнулся:

— Меня вполне устраивает, что Эдди Кук сейчас превращает в отбивную Дилона, а не меня.

С этим утверждением парикмахер спорить не стал.

— Эдди силен, — кивнул он.

— Возьму газету? — спросил я, надевая плащ.

— Разумеется, Виктор, разумеется…

Я махнул ему на прощанье и вышел на крыльцо. Окинул внимательным взглядом улицу и сразу приметил курившего у перекрестка Сола Когана. Тот не дотягивал даже до моих скромных пяти футов и восьми дюймов, но недооценивать его ни в коей мере не стоило. На коротких дистанциях Сол двигался стремительней молнии, к тому же держал удар не хуже кирпичной стены. Об этом я знал не понаслышке: в свое время мы ходили в один боксерский клуб и славно повыбивали друг из друга пыль.

Ну и самое главное — человека, сумевшего без связей и родства стать управляющим преуспевающего казино, не стоило равнять с недалекими гангстерами, чьих умственных способностей едва хватает на вытрясание долгов и запугивание уличных торговцев.

Я и не равнял.

Неподалеку от Сола на тротуаре замер черный родстер с поднятым верхом. Сидевшего за рулем человека разглядеть не получилось.

Помахав над головой свернутой газетой, я перешел в соседствовавшую с парикмахерской кофейню «Шалтай» и только повесил плащ на вешалку, как вновь звякнул колокольчик входной двери.

— Привет, Сол, — протянул я руку непривычно мрачному гангстеру. — Кофе?

— Уже поужинал.

— Какой ужин? Завтракать пора, — улыбнулся я и попросил официантку: — Двойной капучино и гренки, пожалуйста.

Сол Коган с хмурым видом уселся напротив, и его застегнутый на обе пуговицы пиджак явственно оттопырился под левой подмышкой.

«От трех до шести месяцев исправительных работ», — машинально промелькнуло у меня в голове, но, разумеется, тащить старого знакомого в участок я не собирался. Да и зачем? С хорошим адвокатом он окажется на свободе уже к обеду. А адвокат у него был хороший.

— Осталось не так много времени, — глянув на часы, заметил Сол.

Я дождался, когда официантка выставит на стол фарфоровую чашку и тарелку с гренками, отпил кофе и только тогда попросил:

— Вот с этого момента подробней, пожалуйста.

— Слушай, Виктор, когда тебе требуется одолжение…

— Ты всегда знаешь, чем это для тебя обернется, я никогда не использую тебя втемную, — возразил я, разрезая гренок. — Излагай.