— В такие минуты мне бывало очень жаль себя. Вот я и воображала, как была бы счастлива, будь у меня настоящие родители. Такая чепуха! — она печально улыбнулась.

— Как странно, что ты так решила. Твои настоящие родители наверняка принадлежали к низшему классу, уж какое в этом счастье? — возразила Трисия, рассеянно вращая кусочек льда в бокале своим изящно отполированным ноготком. Затем, слизнув с него прозрачную каплю коктейля, добавила:

— Не сомневаюсь, что моя мать, конечно, была девушкой из высшего общества. Чопорные престарелые родственники заставили ее расстаться со мной из злобы и высокомерия. Мой отец, конечно же, обожал ее, но не мог жениться, потому что его сварливая жена не давала развода.

— По-моему, ты просто наслушалась душещипательных радиосериалов для домохозяек, — сказал Кен, шутливо подмигнув Шейле. Она тоже улыбнулась в ответ.

— Возможно, они были не очень богаты, — продолжала Трисия. — Но плебеями они не были. Чего не скажешь о родителях Шейлы. Уж они-то точно из простых.

Сладко улыбнувшись, она потянулась через стол к сестре и взяла ее за руку.

— Надеюсь, я не обидела тебя, дорогая?

— Нет. Не обидела. Меня очень мало занимает этот вопрос. В отличие от тебя. Я счастлива, что стала дочерью Коттона и Мэйси.

— Вот уж верно! Ты всегда была рада до поросячьего визга, что Коттон носится с тобой как курица с яйцом.

Появление миссис Грейвс позволило Шейле не отвечать на очередную колкость сестры. Вряд ли можно было найти еще одну столь же угрюмую женщину, как новая экономка. Все в ней было полной противоположностью Веде. Глядя, как она с неприступным лицом обошла стол, разливая по тарелкам суп, Шейла остро ощутила отсутствие старой негритянки. Ласковое лицо цвета черного кофе с цикорием уходило в такие глубины памяти, которые она едва сознавала. Необъятная грудь Веды была такой же мягкой, как пуховая подушка, и такой же надежной, как крепость. От нее всегда пахло крахмалом, лимонной цедрой, ванилью и лавандой.

Вернувшись в Бель-Тэр после долгого отсутствия, Шейла прежде всего мечтала попасть в медвежьи объятия старой Веды. Но ее ждало поистине сокрушительное разочарование в лице миссис Грейвс. Кушанье было так же пресно и бездушно, как женщина, которая его приготовила. Глотнув ложку остывшего супа, Шейла нашла его совершенно несъедобным.

— Я помню, как Веда готовила этот суп. Он был таким душистым и густым, что в нем стояла ложка.

— Я так и знала, что ты будешь пилить меня.

— Я не собиралась…

— Она стала слишком стара. Ты не видела ее много лет, поэтому не имеешь права судить. Она стала неряшлива, готовила из рук вон плохо. Ведь правда, Кен? — вскользь спросила она, но не дала мужу произнести в ответ ни слова. — У меня просто не было выбора. Глупо держать кухарку, которая не способна исполнять свои обязанности. И в этом меня никто не переубедит.

Прижав для полной убедительности ладони к своей красивой груди, она продолжала:

— Я тоже любила ее. И ты это прекрасно знаешь.

— Да, знаю, — отозвалась Шейла. — Я не собираюсь упрекать тебя. Просто скучаю по ней. Без нее наш дом опустел.

Какая все-таки жалость, что она в то время была в отъезде и не смогла помешать сестре выгнать старую няньку! Пусть Трисия рассказывает кому-нибудь другому о том, что Веда стала неряшлива и плохо готовила. И о своей фальшивой любви к ней тоже могла бы помолчать. Слишком свежи в памяти ее многочисленные стычки с Ведой. Однажды она так оскорбила негритянку, что даже Коттон возмутился. Был ужасный скандал. Трисии запретили выходить из своей комнаты целый день и лишили возможности пойти на вечеринку, о которой она мечтала больше месяца. Ни для кого не секрет, что злоба ее сестрицы не имеет предела. Но от Веды она, очевидно, избавилась по какой-то иной, более важной причине.

Никакие добавки соли или перца не смогли придать вкус цыпленку табака, который последовал за остывшим картофельным супом. Однако ей не хотелось наживать врага в лице миссис Грейвс. Поэтому она оправдалась полной потерей аппетита, с тех пор как Кен сообщил ей о сердечном приступе Коттона.

Она тогда тотчас поспешила в Луизиану с быстротой, на какую только была способна. Дома ей сообщили, что отец все еще без сознания и находится в реанимационном отделении больницы святого Джона. Состояние серьезное, но изменений к худшему сейчас нет. Со времени своего приезда она уже несколько раз была в больнице, но застать отца в сознании не удавалось. Один раз он даже открыл глаза и посмотрел на нее. Но в лице ничто не изменилось, глаза закрылись, не выразив радости узнавания. Неужели он умрет, так и не поговорив с ней!

— Шейла!

Вздрогнув, она взглянула на Кена через стол.

— Я, кажется, задумалась, извините… Нет, миссис Грейвс, я больше не хочу, — сказала она, заметив вопросительно-осуждающий взгляд кухарки.

— Ты собираешься сейчас в больницу, Шейла? — спросил Кен.

— Да. Вы что, тоже хотите ехать?

— Только не сегодня, — сказала Трисия. — Я устала.

— Еще бы! Игра в бридж весь день напролет — очень тяжелая работа.

Его колкость осталась незамеченной, и Трисия сообщила как ни в чем не бывало:

— Учитель из папиной воскресной школы дал нам письмо, в котором вместе со всем классом желает ему скорее поправляться.

— Да, все в городе переживают за Коттона, — сказал Кен, обильно сдабривая желе сладким кремом и, по-видимому, нимало не заботясь о своей фигуре, которая сильно округлилась за время счастливого супружества. — Пока иду в контору, по крайней мере дюжина встречных спросит, как он себя чувствует.

— Естественно, все беспокоятся, — подхватила Трисия. — Он, можно сказать, первый человек в Хевене.

— Меня тоже кое-кто спрашивал сегодня о его здоровье, — сказала Шейла.

— Кто же это? — сразу заинтересовались супруги и даже перестали жевать.

— Кэш Будро.

— Кэш Будро? Ну-ну. — Трисия томно облизала чайную ложечку сначала с одной, затем с другой стороны. — Надеюсь, «молния» на его джинсах была застегнута?

— Трисия!

— Успокойся, Кен. Или ты думаешь, что такие деликатные леди, как я, не должны знать о подобных вещах? — Она бросила кокетливый взгляд в сторону мужа. — По-моему, в городе нет ни одного человека, кто не знал бы о похождениях Будро. Когда он бросил эту дуру из Уоллеса, она целое субботнее утро выкладывала в парикмахерской всю подноготную их гнусной маленькой интрижки. — Трисия интимно понизила голос. — До малейших подробностей. Целую толпу собрала. Всем было ужасно стыдно, тем более что бедняжка была изрядно пьяна. Но мы ловили каждое слово. Если он хотя бы наполовину так хорош, как она описывает, тогда это просто… — Она потупила взор, будто была не в силах выразить свое потрясение.