Неожиданности начались с самого утра в понедельник. Соскочив у маленького глухого перекрестка всего в нескольких милях от Мильчестера, мы были захвачены страшным ливнем и решили укрыться в ближайшем трактире. Какой-то цветущий, щеголеватый парень пил что-то в зале, и я готов был поклясться, что именно увидев его, Раффлс попятился назад к порогу и затем начал настаивать на возвращении к станции по проливному дождю. Потом он уверял меня, что от запаха затхлого эля ему сделалось почти дурно. Однако, я мог предполагать что угодно, судя по его задумчивым, опущенным вниз глазам и нахмуренным бровям.

Мильчестерское аббатство, серая четырехугольная громада, совершенно затерянная в роскошной лесной гуще, мерцала тройным рядом блестящих окон. Каждое из них было освещено, потому что мы попали как раз в тот момент, когда уже пора было одеваться к обеду. Экипаж прокатил нас через несколько строящихся триумфальных арок, мимо павильонов и флагов, развевавшихся над празднично убранным крикетным полем, где Раффлс задумал восстановить свою пошатнувшуюся репутацию. Но главные признаки празднества оказались внутри, где мы нашли громадное число гостей уже в сборе. Тут виднелось столько знатных, величественных и властных людей, сколько я никогда не встречал до тех пор в одной комнате! Сознаюсь, я почувствовал себя угнетенным. Наши дорожные скитания и мои претензии на крикет, все это лишило меня той непринужденности, которой я, бывало, гордился. Я почувствовал легкое облегчение от этого нервного напряжения, лишь когда наконец был объявлен обед. Я и не подозревал, какую пытку мне придется испытывать вновь именно за обедом.

Я подсел к молодой леди, далеко не такой ужасной, как это могло выпасть на мою долю, и начал искренне благодарить счастливую судьбу за это одолжение. Мисс Мельвиш была дочерью простого священника. Ее и пригласили только ради четного числа гостей. Она сама уведомила меня о том и о другом еще раньше, чем до нас дошел суп. Последующий ее разговор отличался подобной же милой наивностью. У нее замечалась своего рода мания уведомлять обо всем. Мне оставалось лишь только прислушиваться, кивать головой и чувствовать себя признательным. Когда я открыл соседке, что знаю лишь очень немногих из присутствующих здесь хотя бы по виду, моя разговорчивая собеседница принялась немедленно рассказывать мне кто и кем был из собравшихся, начиная с сидящих по левую руку от меня и добросовестно обходя весь круг, вплоть до правой моей стороны. Это тянулось весьма долго и в самом деле заинтересовало меня, но большая часть дальнейшего разговора интересовала уже мало. И вот, очевидно, чтобы завладеть снова моим ослабевшим вниманием, мисс Мельвиш спросила меня многозначительным шепотом, умею ли я хранить тайны.

Я отвечал, что, мне думается, умею. Затем последовал еще один вопрос тем же тихим, пронзительным шепотом:

– Вы боитесь разбойников?

– Разбойников? – я, наконец, насторожился. Эти слова меня ошеломили. Я повторил их в виде пугливого вопроса.

– Ну я нашла, наконец, чем заинтересовать вас! – воскликнула мисс Мельвиш с наивным торжеством. – Да, разбойников, только не говорите так громко. Это должно храниться в величайшей тайне. Я, право, не должна бы вам вовсе говорить.

– Что же тут говорить? – прошептал и я уже довольно нетерпеливо.

– Обещаете вы не болтать об этом?

– Разумеется.

– Ну так здесь есть разбойники по соседству.

– И что же – они совершили злодейство?

– Нет еще.

– Так откуда же вы знаете?

– Их кое-кто видел в здешних окрестностях. Это двое известнейших лондонских воров.

Двое!.. Я посмотрел на Раффлса. Я так часто делал это в течение вечера, завидуя его громадному уму, железным нервам, блестящему остроумию, его полной непринужденности и самообладанию, но теперь я пожалел его. При всем моем ужасе и смущении, я ощутил еще и жалость, что Раффлс тут ест и пьет, болтает и смеется, без всякой тени тревоги или замешательства на его изящном, чарующем, дьявольски смелом лице. Я взял шампанское и осушил целый бокал.

– Кто их видел? – спросил я довольно спокойно.

– Сыщик. За ними следили от самого города несколько дней тому назад и убедились, что злодеи имеют какой-то умысел против аббатства.

– Почему же их не схватили?

– Вот именно об этом я и спрашивала папá сегодня вечером. Он говорит, что пока нет никаких улик против этих людей, и все, что можно сделать, это наблюдать за их действиями.

– О, так они находятся под наблюдением?

– Да, под наблюдением сыщика, приехавшего сюда для этой цели. И я слышала, как лорд Амерстез говорил папá, что их видели сегодня днем у Варбекского распутья.

Это было как раз то место, где мы с Раффлсом спасались от дождя. Наше бегство из трактира теперь вполне разъяснялось. Но, с другой стороны, мне не следовало показывать особенного удивления, что бы ни говорила далее моя соседка, и мне удалось посмотреть ей в лицо даже с легкой улыбкой.

– В самом деле, очень интересно, мисс Мельвиш, – сказал я. – Можно мне спросить вас, как вам удалось так много разузнать об этом?

– Это все папá, – конфиденциально сообщила она мне. – Лорд Амерстез посоветовался с ним, а он посоветовался со мной. Но ради всего святого, не проболтайтесь об этом. Я просто не могу понять, что заставило меня вам открыться.

– Вы можете мне довериться, мисс Мельвиш. Но разве вы не встревожены?

Мисс Мельвиш звонко рассмеялась.

– Ни чуточки. Они не пойдут в дом священника. Там им нечего взять. Но вы поглядите вокруг стола, поглядите на эти бриллианты, посмотрите хоть на колье старой лэди Мельроз!

Вдовствующая маркиза Мельроз была одной из немногих особ, которых мне не было надобности указывать. Она сидела по правую руку от лорда Амерстеза, приставляя ежеминутно слуховой рожок и попивая шампанское с характерным аристократическим шиком, как чрезвычайно милая и веселая женщина. Роскошное колье из бриллиантов и сапфиров красовалось на ее полной груди.

– Говорят, оно стоит пять тысяч фунтов, по крайней мере, – продолжала моя собеседница. – Леди Маргарита говорила мне сегодня утром (знаете, леди Маргарита, там, около вашего Раффлса). И милая старушка непременно желает надевать это колье всякий вечер. Подумайте, какой это магнит для мошенников! Нет, нам нечего особенно опасаться за свой дом.

Когда леди встала из-за стола, мисс Мельвиш снова взяла с меня обет хранить тайну и покинула меня, я полагаю, несколько раскаиваясь в своей болтливости, но еще более гордясь значением, несомненно, приобретенным ею таким образом в моих глазах. Подобное стремленье объяснялось, конечно, некоторым тщеславием, но, в сущности, действительное побуждение к беседе всегда кроется именно в этом общечеловеческом стремлении ошеломить своего партнера. Особенностью мисс Мельвиш было лишь то, что она хотела быть ошеломляющей во что бы то ни стало, и уж действительно ошеломила как следует.

Не стану описывать вам своих чувств в последовавшие затем два часа. Я всячески старался шепнуть словечко Раффлсу, но мои попытки то и дело расстраивались. В столовой он закурил с Кроули папиросы одной и той же спичкой, и все время они сидели, близко склоняясь друг к другу. В гостиной я с огорчением услыхал, как Раффлс болтает нескончаемый вздор в рожок леди Мельроз, с которой он был знаком еще в городе. Наконец в биллиардной они затеяли крупную и бесконечную партию, в то время как я, сидя в отдалении, изводился как никогда в обществе одного очень серьезного шотландца, приехавшего уже после обеда и не желавшего говорить ни о чем, кроме последних усовершенствований в мгновенной фотографии. Он явился не для того, чтобы участвовать в состязании, говорил он мне, а с целью изготовить для лорда Амерстеза столько серий крикетных снимков, сколько еще никогда не изготовлялось. Был он любителем или профессиональным фотографом – этого я не мог определить. Вспоминаю, однако, что я старался порою развлечься, решительно сосредоточивая свое внимание на разговоре с этим надоедой. В конце концов, однако, эта нескончаемая пытка прекратилась. Бокалы были осушены, гостям пожелали спокойной ночи, и я последовал за Раффлсом в его комнату.