и прочее. Первая смена начиналась в десять утра, и заканчивалась в девять вечера, а через час за руль садился другой водитель. Вечерняя смена считалась самой выгодной, там клиент был жирный и щедрый, одно дело из кабака в половине третьего на рысаке, и другое — на модном таксомоторе.

— Где твой сменщик? — Коробейников был зол и неприветлив, но руку Пыжикову пожал.

— А мне откуда знать, — Семён аккуратно затушил недокуренную папиросу. — Мне он не отчитывается. Моя смена через сорок минут начинается, по правилам час обслуживания предусмотрен. Так что, Алексей Семёныч, я в девять нуль-нуль у диспетчерской буду как штык, а дальше уже не моя забота.

— Как появится, ко мне, — начальник посмотрел на окурки, вздохнул, и поспешил к себе в кабинет.

Пыжиков злорадно осклабился, своего сменщика Сергея Травина он не любил, было за что.

Держался этот Травин с начгаром вась-вась, потому и отписывали ему бензин, шины и прочее без очереди. Поговаривали, что у Коробейникова кто-то из родни в Гражданскую вместе с ним воевал, сам Пыжиков в это время по возрасту мирными делами занят был, но считал, что бывшие заслуги никаких преимуществ давать не должны. А ещё Травин на самокате блестящем ездил производства итальянской фирмы «Леньяно», не иначе как с нэпманов три шкуры за проезд драл и контроля не боялся.

Пыжиков встал так, чтобы не пропустить появление сменщика, что было делом нетрудным — ростом Сергей был под два метра, телосложением походил на борца цирка, такую громадину даже в тусклом свете, падающем через грязные стёкла и закопчённые колбы ламп, разглядеть не составляло труда. Поэтому, когда тяжёлая рука опустилась на его плечо, шофёра чуть кондратий не хватил.

— Чтоб тебя, Серёга, — он едва поймал руками окурок, чудом не испортив куртку, и обжёг пальцы. — Где ты так подбираться навострился, шпиён хренов. Опять опоздал, когда машина готова будет?

— Какой-то ты нервный сегодня, Пыжиков, — Травин развернул Семёна, продолжая держать его за плечо, — машину вон, Лаптев готовит, глаза разуй.

И действительно, Рено стоял в ремзоне, техник прилаживал колесо на ось. И тут Травин обходил Пыжикова, давал техникам каждую неделю пятёрку сверху, те и рады были стараться. Семён сплюнул, что со сволочи взять.

— Тебя Коробейников искал, злой как чёрт, — мстительно сказал он. — За опоздание вставит тебе по первое число.

— Да я уж вижу, вон Сима бежит, — равнодушно сказал Сергей.

Действительно, машинистка из гаражного управления, Серафима Олейник, симпатичная кареглазая брюнетка лет тридцати, искала именно его. И это было ещё одной вопиющей несправедливостью, на молодого и здорового комсомольца Пыжикова Сима не обращала никакого внимания, а на беспартийного, контуженного на всю голову Травина чуть ли не вешалась.

— Алексей Семёнович вызывают, что ты опять натворил? — Серафима говорила быстро, чуть картавя, и двигалась так же стремительно.

— Раз вызывают, идём, — Сергей не торопясь пошёл за Симой.

— Опять с Пыжиковым поцапался?

— Есть такое дело. И за что он меня не любит? — машинистка была девушкой миниатюрной, и Травин быстро её обогнал.

— Ты зря с Семёном связался, он тот ещё кляузник, хоть и комсомолец, напишет жалобу прямо заведующему подотдела Гантшеру. Да постой ты, дылда, дай дух перевести.

— Что, Коробейников рвёт и мечет? — Травин не остановился, но шаг замедлил.

— Красный весь, наверное, опять с женой поцапался.

— Ну вот скажи, почему я из-за его жены должен страдать, — они остановились перед дверью с бронзовой табличкой. — Красный, говоришь?

Сима кивнула, пытаясь отдышаться, Травин толкнул створку, и зашёл в кабинет начальника. Коробейников сидел за столом и с тоской смотрел на почти пустую пачку папирос, врачи велели вообще бросать это пагубное для здоровья увлечение. Наваленные по всей поверхности бумаги были припорошены пеплом.

— Садись, Серёжа. Что же мне с тобой делать, а? Месяц как шоферишь, и уже четыре жалобы, — начальник гаража легонько стукнул ладонью по столешнице. — Ты мне скажи, где твоя пролетарская сознательность?

— От пассажиров кто приходил? Или контролёры?

— Нет, этого не было. Свои обижаются, вон Пыжиков того и гляди донос сочинит. А Сидоркин? Сколько ты его будешь доставать?

— Это который инвалид империалистической и водку на рабочем месте глушит?

— Ты мне ваньку не валяй! Знаешь, об ком речь.

— Так ты, Семёныч, сам рассуди, мне колесо было нужно срочно, а этот гад сидит, чавкает, из стакана рыковку отхлёбывает, смотрит свысока, ну я его слегка и приструнил. Он кладовщик или где?

— Приструнил? — Коробейников аж привстал со стула, краснота мигом вернулась на щёки, — да он потом по стенке ходил неделю, а в твою сторону даже взглянуть боится до сих пор. В профсоюзную ячейку на трёх листах роман бульварный настрочил почище Жорж Санд.

— Но с тех пор ведь не жалуется?

— Так, значит, считаешь, если Сидоркина доконал, то и других можно? А работать у меня кто будет? Я тут начальник, — начальник долбанул кулаком по столу, — и я решаю, кого и как воспитывать.

— Уволюсь к чёртовой матери, — пообещал Травин. — Уйду обратно в мастерские, на прежнее место завскладом. Там мне сейчас зарплату больше обещают, и уважение, и комнату в новом доме со всеми коммунальными удобствами. Свирского, который на меня хотел недостачи списывать, посадили, сволочь такую, за растрату, так что не жизнь меня там ждёт, а малина.

— Кривонос, гад, никак не уймётся, — начальник гаража скрипнул зубами, — Мулькина переманил, теперь за тебя взялся. Что, так бросишь всё и уйдёшь?

— Алексей Семёныч, ну а что делать-то? Я тут по ночам из-за баранки не вылезаю, план даю, а днём на склад за запчастями в своё личное время езжу, и не жалуюсь, а на меня кляузы сочиняют. Причём ладно бы техники там, или прокатчики, так Сидоркин с дружками-собутыльниками и теперь этот Пыжиков. Вот второй сменщик, Пасечник, мы с ним отлично ладим. Если опаздываю, или он позже приезжает, просто сидим и ждём, всё лучше, чем по жаре рассекать.

— Ладно, — Коробейников примирительно поднял ладони, — но ты и меня пойми, хороший шофер к нэпману бежит в частный гараж, там ему вдвое, а то и втрое против нашего дадут заработать, или напрокат машину берёт. А Пыжиков, как ни крути, водитель неплохой, за машиной кое-как следит, а что характер паскудный, так ведь тебе с ним не жить.

— Это верно. Ну что, я скажу, что ты мне всё высказал, я осознал, и исправлюсь. Ты меня на другую машину передвинь, глядишь, и успокоится Пыжиков. А я перед ним извинюсь, поговорю по душам, по-пролетарски.

— Только попробуй! Чтобы не смел его пальцем тронуть, а то не посмотрю, какой ты замечательный, выгоню. Сделаем, как ты сказал — Попашенко на твоё место передвину, а тебя в четвёртую линию. Но про Автопромторг забудь, у меня и так вас тютелька в тютельку, заболеет кто, и простой у машины образуется. Уговор?

— Уговор, — Травин пожал протянутую руку, и вышел из начальственного кабинета.

— Ну как? — Сима оторвалась от ремингтона. — Уволил?

— Почти. Сказал, что я на волосок, и если бы не ты, то точно выгнал взашей, — Травин вытащил из кармана коробку монпансье фабрики имени Петра Бабаева. — Вот, держи, от моего сердца твоему.

Сима зарделась, убрала конфеты в ящик стола, а потом мечтательно смотрела на дверь, за которой скрылся шофёр.

Опоздал Сергей не просто так, клиент попался аж под самый конец смены.

Каланчёвская площадь не затихала даже ночью. Стоило последнему трамваю исчезнуть, как к грузовым путям станции Октябрьской дороги выстраивались вереницы гужевых повозок, забиравших прибывшие в Москву товары. Пассажирские поезда прибывали к вокзалам круглосуточно, выплёвывая толпы людей с котомками, чемоданами и коробками. Образцовые столовые и привокзальные рестораны работали до рассвета, сытые и пьяные посетители только часа в три-четыре разъезжались по домам.

Вереница автомобилей стояла на стороне Рязанского, водители выглядывали публику позажиточнее. Частных такси было совсем немного, пять или шесть, москомхозовских — два, остальные водители справедливо решили, что гоняться за редким клиентом куда накладнее, чем хорошенько выспаться.

Привокзальная стоянка была местом людным, но невыгодным. Ответственных работников забирали автомобили из гаражей трестов и наркоматов, те из пассажиров, кто поопытнее и без багажа, атаковали трамваи, которые шли до центра и дальше, и на долю извозчиков и водителей оставались те, кто желал с шиком прокатиться по столице, и путешествующие с объёмными чемоданами и коробками. С этим у таксомоторов были проблемы — багажного отделения как такового не предусматривалось, и вещи ставили прямо в салон, или подвешивали снаружи. Хорошо если один человек прибыл, а как семья,