Сам Прошка останавливался у знакомых отца и на этом мы распрощались. Я намереваюсь пробыть здесь неопределённое время, пока не надоест.

Возвращаясь к месту, где оставил своих бойцов и лошадей, обнаружил некую дисгармонию. Мои так и стоят, расслабленные, мы добрались до города и скоро окажемся в тепле. Ребята радостно переговариваются, предвкушая сытную трапезу и городские развлечения. Вот только Шуда подтянулся ко мне поближе и Пахомка прикрыл тыл. Недалеко от нас группка молодых людей, по виду не простые, вооружены достойно и держатся как хозяева жизни. Наверное бояре или боярские дети.

Я подошёл к своим и собрался вскочить на «Крошку» которую придержал Пахом, как вдруг резкий звук заставил обернуться.

Один тип из той группки вооружённых людей с криком, — держи татя, держи душегубца, — выдвинулся в нашем направлении. Время для меня остановилось, я замер в шоке от происходящего. Парень сделав несколько шагов в нашем направлении вдруг сорвал лук и ловко наложив стрелу выстрелил в меня.

Моё тело в попытке среагировать, сжалось в тугую пружину. Мышцы взорвались, пытаясь увести меня с траектории стрелы. Но я отчётливо понял, что не успеваю, это выстрел почти в упор. Я даже отслеживал полёт стрелы, краем глаза успел отметить, как мои парни начали реагировать, но поздно.

Дальше время пришло в нормальное состояние. Метнулась тень с боку и раздался болезненный вскрик.

Шуда со стрелой в груди падает на грязный снег. Я вижу его закушенную губу и мертвенный цвет лица.

Удар тела о землю, а убийца продолжает двигаться к нам. Только лук отброшен в сторону и он тянется к ножнам сабли.

На автомате я протянул руку и достав секиру с лёгким замахом запустил в ненавистного врага. Я особо не отрабатывал броски секирой, она не предназначена для этого, баланс другой. Но во мне вспыхнула ярость и столько силы я вложил в бросок на пятнадцать метров, что снаряд пролетел как из пращи и врезался шипом в грудину нападавшего. Я не думаю, что нанёс ему летальные повреждения острым наконечником. Но увечья от жёсткого удара он однозначно получил. Останавливающее действие на лицо, перед нами лежит куча одежды, человек извивается в попытка вздохнуть, хрипит, пуская пену.

Дальше больше, его спутники окружили нас. Ребята, надо отдать им должное, не растерялись, сразу взяли меня в кольцо, ощетинившись на все стороны оружием. Вот только беда, врагов в несколько раз больше. Пока вооружённая свара не началась, соперники кричали, но не решаются атаковать, всё-таки мы в центре города, поблизости от вечевой площади.

Ситуация изменилась, когда к нам подбежали местные воины из охраны. К сожалению я никого толком не знаю, а вот супостаты похоже здесь свои. Нас окружили, меня подхватили под ручки и потащили куда-то в сторону. Я только успел крикнуть Пахомке, — найди Григория, — и меня уволокли к комплексу деревянных зданий. Через пару минут пинком втолкнули в какое-то помещение и я остался один, дверь захлопнулась, заскрежетал засов.

Только сейчас я смог успокоиться и начать соображать.

Итак, что произошло, почему на нас напали в центре города. Откуда такая немотивированная агрессия? Что с Шудой, я видел, как дрожит хвостовик стрелы в его груди. Видел его взгляд, ставший спокойным, будто он познал некую, недостижимую ранее истину.

Вопросов больше чем ответов, на мои попытки постучать в дверь, чуть не получил палицей по голове от охранника.

Пришлось устраиваться, средних размеров помещение, земляной стылый пол, немного гнилой соломы в углы, я поторопился её сгрести под задницу. Сверху маленькое окошко, закрытое мутной плёнкой, это единственный источник света. В противоположном углу некая посудина, судя по мерзкому запаху — это нужник.

Весьма быстро я начал замерзать, чтобы не дать дуба, стал разминаться, сразу полегчало. Но, что же будет ночью?

Скоро почувствовал голод, но до вечера никто не вошёл в мою камеру.

Ночь было ужасна, чтобы не закоченеть, приходилось отжиматься от пола и приседать. Когда утром загремел засов и сунулся охранник, я даже не отреагировал. Конечности почти не чувствовал, встать и то проблема. Вошло двое, подхватив меня под руки потащили наружу, пара коридоров и меня втолкнули уже в другое помещение. Здесь посветлее и главное тепло, рядом печка. Когда я очухался, мне принесли воду в кружке и еду. В корзинке полкаравая хлеба и шмат мяса. Прямо-таки королевская еда.

Закончив с едой я с удовольствием растянулся на свежей соломе. После кошмарной ночи от еды и тепла потянуло в сон. Проспал до вечера, ко мне никто так и не пришёл. Суки, что за беспредел. Когда организму не нужно бороться за выживание, сразу включаются другие инстинкты.

Накатила ярость, хотелось начать громить и убивать. Но, успокоившись, я задумался. А в честь чего мне так улучшили камерные условия. Я вспомнил ещё тёплый каравай и отварное мясо. Сомневаюсь, что тут так всех узников потчуют.

Ответ я узнал утром, мне опять принесли еду, только на сей раз пироги с рыбой. А потом стремительно вошёл посетитель.

Мы обнялись, Григорий всё такой же, с улыбкой смотрит на меня.

— Ну что, тать и разбойник. Как докатился до жизни такой?

Нашлось и объяснение произошедшему.

Оказывается, что тот подонок, который подстрелил Шуду и хотел прикончить меня, боярский сынок. Он с дружками обратил внимание на мою лошадь. Его папаша пропал некоторое время назад, сгинул в лесу вместе со своим отрядом. Домочадцы уже смирились с несчастьем, благо имелся наследник, который сразу перенял отцовское место.

А тут вдруг, парень увидел нашу компашку и опознал любимую папашину лошадку, с которой тот никогда не расставался. Вот он и решил разобраться с теми, кто, по его мнению, причастен к исчезновению родителя.

— Так что получается, что ты тать и убивец. А уж как ты его чуть не прибил, видело масса народу.

— Так он жив?

— А куда он денется, правда пока лежит, уж больно хорошо ты его приложил. Но, хорёк, жалобу в вечевой суд он подал. Так что жди, будут разбираться. Я конечно скажу за тебя слово, но это как посадник посмотрит. Понимаешь, этот Иван потомственный дворянин, а у тебя нет никаких грамот, свидетельствующих о твоём высоком положении. Или есть?

— Не, — я отрицательно мотнул головой, — а как говоришь зовут этого страдальца?

— Так Иваном Тимофеевичем Вельяшевым.

У меня забрезжило понимание, — стой, так Тимофей Вельяшев — его отец?

— Ну да, а ты что, его знал?

— Доводилось.

Через десять минут повеселевший Григорий прощался со мной.

— Значить, придёт человечек один, он