На протяжении нескольких последующих дней толпа прочесывает город, творя свой собственный суд. Двух священников, пытавшихся заколоть Лоренцо, находят в бенедектинском аббатстве, в Бадии, неподалеку от палаццо Пацци; их немедленно вытаскивают на улицу, срывают сутаны, кастрируют и уводят, чтобы тут же повесить. Немало еще можно привести примеров подобных жутких проявлений ярости толпы, когда победители вымещают ее на побежденных и сводят старые счеты; по словам Макиавелли, писавшего свою «Историю Флоренции» менее пятидесяти лет спустя после этих событий, «убитых было так много, что повсюду на улицах города валялись части человеческих тел».

Известия о неудавшемся заговоре Пацци вскоре выходят за пределы Флоренции и достигают Рима. Папа Сикст IV, поддерживавший заговорщиков, приходит в ярость, особенно когда узнает, что одного из его архиепископов подвергли публичной казни облаченным в церковное одеяние. Истинное святотатство! Издается специальная папская булла, в которой Лоренцо отлучается от церкви и характеризуется как «дитя порока, обреченное на вечные муки»; помимо того, следует интердикт, запрещающий служение мессы во всех церквах Флорентийской республики. Связавшись со своим союзником, королем Неаполитанским, и заключив с ним договор, папа заявляет, что Неаполь и Папская область идут на Флоренцию войной.

Ну а дома во Флоренции Лоренцо Великолепный ведет себя с характерным для себя размахом. Провал заговора Пацци, по его мнению, следует отметить на широкую ногу. В соответствующие инстанции, а именно в Совет восьми, объединяющий функции политической полиции и административного управления, Лоренцо передает свое желание запечатлеть триумфальную победу над заговорщиками в нетленном художественном образе. В соответствии с этим совет призывает любимого живописца Лоренцо Сандро Боттичелли и предлагает ему щедрый заказ: за 40 золотых флоринов расписать боковой фасад Палаццо делла Синьория большой фреской на тему недавних событий. Согласно давней флорентийской традиции обращения с опальными согражданами или предателями, эта фреска будет включать восемь во весь рост портретов главарей заговора из семейства Пацци (у тех, кого поймали, вокруг шеи будет перехлестнута петля, указывая на понесенное ими наказание), а также Бернардо Бандини, того самого, кто первым нанес удар кинжалом брату Лоренцо Джулиано, а затем скрылся: этот будет изображен подвешенным за ногу. Под каждым из этих портретов Боттичелли выведет уничижительную стихотворную подпись — текст напишет сам Лоренцо. В двустишье, относящемся к Бандини, злодей предстанет как

Беглец, кому судьбы не обмануть: В геенну огненную держит путь.

Боттичелли приближался к расцвету своих творческих сил, и эта работа потребовала от него большого напряжения. По традиции портреты должны быть выполнены в безусловно реалистическом духе, так чтобы все сразу узнали своих прежних сограждан. Точно так же их следовало изобразить в той же по цвету и фасону одежде, что они носили при жизни. Архиепископ Сальвиати должен был, естественно, предстать в пурпурной сутане. Работа отнимет у Боттичелли целых двенадцать недель и станет в своем роде шедевром.

Однако же не пройдет и семи месяцев, как изображение архиепископа Сальвиати будет смыто — по настоянию папы Сикста IV этот пункт был специально включен в договор о мире между Флоренцией и Папской областью. Еще через несколько месяцев будет переписан и портрет Бандини, которому удалось после провала заговора достичь побережья, где он сел на венецианскую галеру, направляющуюся в Константинополь. Лоренцо было особенно важно захватить убийцу своего любимого брата Джулиано, и турецкому султану была передана по дипломатическим каналам просьба выдать Бандини, что и было сделано. Того в кандалах переправили во Флоренцию, где он был повешен. Новый портрет Бандини считался делом немаловажным, но Боттичелли не мог заняться решением этой задачи; тогда ее поручили самому Леонардо. В тетрадях последнего был обнаружен набросок болтающегося на виселице Бандини — почти наверняка этюд к портрету.

Иных изменений в эту огромную фреску, уникальную в наследии обоих художников, вноситься не будет, и она останется для всеобщего обозрения на стене дворца на пьяцца делла Синьория равно как образец высокого искусства и предупреждение любому, кто замыслит бунт против Медичи. Она продержится на своем месте до тех самых пор, пока Флоренцией будет править это семейство.

Утверждают, что семейство Медичи восходит к рыцарю по имени Аверардо, служившему у Карла Великого во время завоевания Ломбардии в VIII веке. Согласно семейному преданию, пересекая Муджелло, заброшенную долину близ Флоренции, Аверардо услышал рассказ о некоем гиганте, терроризирующем всю округу. Он отправился на поиски того и бросил ему вызов. Они сошлись, и гигант размахнулся своей палицей. Аверардо уклонился, и удар пришелся в щит, оставив на нем глубокие вмятины от металлических шипов; в конце концов рыцарю удалось убить гиганта. Узнав о подвиге Аверардо, восхищенный Карл постановил, что отныне его храбрый рыцарь может считать поврежденный щит своим личным знаком доблести.

Говорят, что штандарты Медичи с их алыми горошинами на золотом поле восходят как раз к помятому щиту Аверардо. По другой версии, первые Медичи, на что указывает само имя, были аптекарями, а горошины — это просто таблетки. Правда, сами Медичи эту версию всегда отвергали, и эта позиция имеет историческое обоснование: в качестве лекарственного средства таблетки вошли в широкое употребление уже после того, как появились семейные знаки различия. Самый вероятный их источник — изображение монеты, какие вешали над входом в лавку средневековые менялы. Ведь именно обмен денег был первоначальным семейным делом Медичи.

Легендарный рыцарь Аверардо так и осел в Муджелло, плодородной долине у реки Сьеве, бегущей по горам в двадцати пяти милях к северо-востоку от Флоренции. И поныне это весьма живописное место, где разбиты виноградники, а по неровным берегам реки зеленеют оливковые рощи, над которыми нависают крутые холмы, а за ними горы. Этот район площадью менее двадцати квадратных миль обладает, наверное, исключительной генетикой: отсюда вышли не только многообразно одаренные Медичи, но также такие, столь несхожие меж собой гении, как Фра Анжелико, Галилей и Джотто. Что касается семейства Медичи, то оно происходит из деревни Кафаджоло, и члены его навсегда сохранят связи с этим уголком земли.

Незадолго до наступления XIII столетия Медичи оставляют Кафаджоло, чтобы попытать счастья во Флоренции. Местные крестьяне не были единственными, кто в ту пору искал удачи на стороне: по некоторым сведениям, за сто лет между серединой XII и серединой XIII столетия население Флоренции увеличилось в пять раз, достигнув пятидесяти тысяч жителей. Правда, средневековые способы подсчета населения, как известно, весьма причудливы, так что, коль скоро речь идет о цифрах, всегда остаются вопросы. Флоренция в этом смысле не исключение. Рождения регистрировались путем простого подсчета фасолевых горошин: при рождении ребенка родители должны были бросить в близлежащий ящик для переписи населения горошину — черную, если родился мальчик, белую — если девочка. Так или иначе, фактом остается то, что в этот период население Флоренции стремительно росло. По этому показателю она оставила позади Рим и Лондон, хотя уступала крупнейшим средневековым центрам — Парижу, Неаполю и Милану.