фельдшер, так с переливным посвистом храпел. До сего дня ни чем таким не грозил, вообще ни как не бунтовал. Я налёг плечом на дверь и, ступая в трапезную, впечатал пьяницу в угол.

– Председатель, я за макаронами, через минуту подам! – тут же заперся на ключ кашевар.

По мере привыкания к полутьме, я всё явственнее различал на красном среди россыпи белого гороха солдатские котелки и кружки. «Ляпота», – похвалил я кашевара, снял и повесил плащ-накидку на гвоздик в углу. Завесил храпевшего фальшиво фельдшера Камсу. Тот узнал меня, потому и притворялся, выводя рулады с пузырями под носом.

Жар от камина и тепло из кухни добавляли духоты воздуху и без того в трапезной тяжёлому. Принюхался. Обычную вонь резиной и камсой сегодня разбавлял душок просроченной тушёнки. А что другого ожидать от даров менялы в чалме. За застольем Зяма хвастался: тушёнку выменял у волков-копателей, те на бывшей территории Германии нашли под землёй стратегические запасы Третьего Рейха, тушёнку из мяса морской черепахи. Банки кашевару доставил юнга, с поклоном от корабельного кока и презентом «достопочтенному приятелю и земляку дорогому». Оба повара – белорусы, единственные по национальности, и в составе роты, и в команде Зяминого парусника. Потому и сдружились накрепко. У них, я об том знал, тайная мечта, уйти в отставку и на пенсию, отбыть в родную Беларусь и найти-таки захоронение «Капитана бин Немо»********. Нет, не с тем чтоб «станцевать на могилке», у них желание и действия покруче – с присядкой и поливом. Тушёнку и растворимый кофе малец принёс завёрнутыми в кусок клеёнки, которой, располосовав на полосы, и украсил кашевар стеновую арку. БОльшую радость Хлебу доставил и благодарность приятелю вызвал целый рулон этой же клеёнки. Раскатав её по ленте агрегата, котелки и кружки расставлял с огорчением – портил такую красоту.

На мой приход и возню с Камсой полеводы внимания, казалось, не обратили. Хлопцы бросали на пальцах кому допивать колу из остатков вчерашних гостинцев от менялы. Мужики потягивали из кружек чай – чифирили. Оно понятно, за здоровье Зямы, такую роскошь доставившего; пили сосредоточено и без лишних разговоров.

За агрегатом все сидели без бушлатов, но обутые в рыбацкие резиновые боты, что меня возмутило: моё требование разуваться в тамбуре до сего дня безукоризненно выполнялось. Что ослушались председателя колхоза, конечно, возмущало, но вывело из себя то, что сапожными отворотами, вечно замызганными на работах в поле, елозили сейчас по дощатому полу, всегда добросовестно выдраенному кашеваром до безупречной чистоты, к тому же, непременно навощённому свечным воском до лоска. Где только брал столько воска. Подозревал я, что экономил Хлеб на Зяминых сладостях, на той же коле, чтоб выменять у ребятни из соседней деревни Мирное свечные огарки. Рвению кашевара я благоволил, ставил в пример, но чистоты в спальном бараке у полеводов как не было так и не появилось, потому-то я однажды и потребовал в сердцах не только в тамбуре бушлаты оставлять, но и боты скидывать.

Несколько мест за агрегатом под аркой пустовали. Ухватившись за ручку потолочного люка, я перемахнул здесь через котелки с кружками и подошёл к камину. Грелся у огня и прихлёбывал из жбана, стоявшего и всякий раз меня поджидавшего на каминной полке. Собрался было гаркнуть «почему в ботах» – по-председательски мягко, чтоб не сорваться на тон полковничий – как услышал:

– Ротный, товарищ полковник, да сколько нас испытывать будут?!

Я поперхнулся. Вытер рукавом губы и повернулся на голос – спрашивал бригадир Кабзон, бывший старший сержант Кобзон, заместитель ротного старшины.

– Ведь проходили ж, четыре раза в году до кампании на Землю… Натерпелись! Красные канавы в печёнках сидят. А норы в кораллоломнях… четверых бойцов потеряли. И каких бойцов! Воинов! «Земляков»*********, не «небёнов»*********, салаг этих. И на тебе, теперь здесь на Земле, в колхозе, «Испытание»**********

Звеньевой Селезень, сидевший ко мне спиной, крутнулся на скамье и разорвал надвое по груди тельняшку.

– А мы, разведка! Неделями по червивым лазам ползали, света божьего не видели. Да в них, в норах, в сравнении с этим грёбаным островом – рай! Ты, ротный, уверял нас, что год только на острове покантуемся. Отдых сулил пополной, с фруктами и овощами от пуза, а что едим?! Драники из топинамбура обрыдлого. Посмотри, как от пюре зубы оскоминой скрутило!

Селезень осклабился.

Я поставил жбан на полку.

Со времени как топинамбур составлял львиную долю колхозного урожая, стал основным продуктом в годовом рационе, ни кто на здоровье не жаловался, но все как один маялись зубами. У половины полеводов передние резцы удлинены чуть ли не на четверть, торчат – губы разверзлись. У другой половины, наоборот, втянуты в рот под язык и нёбо. Одни – оскаленные, злые, как звери, слова не вытянешь. Другие – с губами в ниточку, молчат, как рыба об лёд. А заговорят, ни разобрать о чём. У меня ни один не оттопырился, ни изо рта, ни в рот, попросту передних нижних нет в наличии – протез съёмный, бюгель, «челюсть». Как и мне, так же свезло только завхозу, Кабзону, да землякам – из тех, кто тоже с «челюстями». В расчёт не берётся фельдшер Камса – у него, кичился этим, зубы настоящие «с нуля выросшие» по экспериментальной пока технологии, апробироваемой китайскими учёными в Метро на мышах, завезённых в Анабиозарии Исхода. Если я катастрофу с зубами списывал на топинамбур, Камса уверял, что причина кроется в употреблении островной ягоды подмешиваемой в пюре, росшей на Дальнем поле вместе с топинамбуром.

Ответил я с подчёркнутым спокойствием – по-председательски, подавив полковничий рык:

– Забыл, бригадир, последний приказ по взводу? Здесь не лагерь с воинским подразделением, а деревня с коллективным хозяйством, колхозом, словом. Ты не старший сержант и не зам ротного старшины, а старший бригадир. Я – не полковник, не ротный, а председатель колхозного правления. Обращаться ко мне должны «господин председатель». Кличете Председателем, я не против, обращайтесь и зовите так. А ты, звеньевой, свой гонор разведчика и ефрейтора оставь, тельник подбери и почини. Насчёт Испытания… Полагаю, годы на острове нам зачтутся экзаменом на выживание. Думаю, прорвёмся: серьёзных эксцессов не было, надеюсь и впредь не случаться.

Мужики зашумели:

– Испытание – столько лет?!

– Каторга это, а не экзамен!

– Испытание одним только составом третьего взвода, да ещё и в отсутствии комиссара роты – не по Уставу!

– Спасибо «Науськивателю»***********, от него узнали!

– А мы, оруженосцы, – встал из-за стола мужик по прозвищу Хромой, – чалимся здесь одни без офицеров, без оружия. Поди, в полк на Марс вернулись, кайфуют