У меня, как я ни старалась, остаться спокойной не получилось. Я еще не смогла приспособиться к новым жизненным ценностям. Чувство юмора сразу превратилось в сарказм. В такие моменты меня можно вербовать в киллеры. Я зверею, как львица, у которой обидели львят. Я становлюсь безжалостной. Решение пришло ко мне внезапно. Я подошла к телефону и набрала номер. Еще не зная толком, зачем я это делаю. Что я могу предложить? Я не знаю, где его искать. Я не знаю, что с ним случилось. Пока, по крайней мере… Трубку на другом конце провода подняла девушка. Выслушав меня, она вздохнула и сказала:

— Спасибо вам за то, что вы беспокоитесь о Марике. Но сегодня утром его родители забрали заявление о розыске. Честно говоря, я не поняла их до конца. Они сказали, что он нашелся.

— Нашелся? — Я боялась поверить в удачу. Слава Богу, с моим улыбчивым мальчиком ничего не случилось.

— Кажется, да…

— И с ним все нормально?

— Знаете, — решительно сказала девушка, — вы позвоните Андрею Николаевичу Мельникову. Я вам сейчас дам его телефон. Он вел дело Марика.

Телефон Андрюши Мельникова был мне не нужен. Я его прекрасно знала. Я поблагодарила девушку и повесила трубку. Покой ко мне не вернулся. Что-то продолжало меня беспокоить. Мне очень хотелось поверить в то, что мальчик нашелся.

* * *

Андрей Мельников, к счастью, обнаружился довольно быстро. Обычно он предпочитал мотаться в неизвестных направлениях. На старшего следователя Мельникова так любили наваливать дела повышенной сложности, что он мог запросто потребовать генеральское звание. Однако природная скромность призывала его довольствоваться скромным званием старшего лейтенанта. Застать его дома было бы чудом. Но сейчас фортуна наконец мне улыбнулась: Мельников простудился. Грешно радоваться чужому несчастью, но иначе Андрюшенька был бы вне пределов досягаемости еще долгое время. Его простуда была даром свыше.

Я была бы вынуждена обыскивать все зловонные места, злачные тусовки, малины и бордели. А сейчас… Обнаружила я его с замотанным шарфом горлом в собственной мельниковской комнате перед компьютером. Упорный Мельников рушил с остервенением стены, пытаясь дойти до Бангкока. Снисходительно улыбнувшись детским забавам одного из лучших следователей городской прокуратуры, я приземлилась в старое кресло. Оно приветствовало меня пронзительным старческим скрипом. Андрюшка поморщился и констатировал:

— Это ж надо так растолстеть… Тебе, Иванова, пора завязывать с гамбургерами и пивом. И бегай, ради Бога, по утрам! Под тобой уже мебель прогибается.

От возмущения я не сразу нашла, чем ответить на такую бесцеремонную ложь. Экая наглость! Я само воплощение стройности. Какие гамбургеры? Если я вообще умудряюсь вспомнить за день хоть однажды про еду, уже большое счастье. Впрочем, это ведь мой институтский дружок. Так что я не обиделась. Почти. Сейчас я обдумывала, как бы подостойнее ответить на мельниковский грязный выпад. Ничего… Как назло, все лучшие мои остроты я уже в разговорах с ним использовала. Оставалось импровизировать. Но сейчас, увы, с импровизацией было не все в порядке. Единственное, что пришло мне в голову, — это поерзать в его старой развалюхе, вызвав протестующий, злой и долгий скрип, переходящий в истерическое визжание. Андрюшка оторвался от своего стратегического плана, поднял на меня удивленные глаза и спросил:

— Боже мой, Таня! Что у тебя с костями? Артрит? Они у тебя так скрипят, что страшно за тебя делается… Надо заботиться о здоровье.

— Мельников, — я посмотрела на него взглядом строгой учительницы, — я пришла к тебе по делу. Прекрати, пожалуйста, вести себя, как школьник на перемене.

— Конечно, конечно, — согласился он, — разве ты могла зайти ко мне просто так? Навестить больного друга, не имея за пазухой хорошенького камешка в виде некоего «дельца»! Это не в твоих привычках, милое дитя…

Разбушевавшаяся стихия студенческих подколов уже затянула Мельникова в свой водоворот. Остановиться было выше его сил.

— Говорят, ты занимаешься теперь пропажей детей…

Мой вопрос заставил его вздрогнуть. Или это мне показалось? Нет, спина Мельникова напряглась. Куча незамеченных бомб обрушилась на стену. Андрюшка выключил компьютер, обернулся ко мне и сказал:

— Откуда такие сведения?

— Слухами земля полнится, — пожала я плечами.

— А тебе-то что за интерес до моих профессиональных секретов?

— Именно некое дитя меня и интересует… Только кончай изощряться в остротах, ладно?

Поймав мой умоляющий взгляд, он удивился. В самом деле, так было хорошо. Так мило. Обычно я не имею ничего против наших словесных пикировок. Наоборот — искренне наслаждаюсь моментом. Только не сейчас. Развлекаться именно теперь не хотелось. Мне было не до этого. Поняв, насколько я серьезна, он присвистнул.

— Кажется, в этой скачке мы потеряли лучших товарищей… Иванова, что с тобой? Твое лицо носит на себе печать излишне глубоких раздумий… От этого, между прочим, случаются морщины.

Я ничего ему не ответила. К собственному ужасу, я поняла, что все перемешалось в странный винегрет — обида на Петечкиного папу, почти швырнувшего мне в лицо честно заработанные деньги, исчезновение мальчишки со странными для нынешних детей мечтательными глазами, на все это наложилось еще и повышение цен с очередной сменой правительства, и сейчас… Сейчас я так разрыдаюсь, что случится как минимум наводнение, а как максимум всемирный потоп. Мельников это понял. Во всяком случае, за сохранность собственных полов он испугался.

— Что случилось-то? — не на шутку перепугавшись, спросил он.

В ответ я пожала плечами.

— Андрей… Делом Марика Гольдштейна начинал заниматься ты?

Некоторое время он молчал. Смотрел в окно, за которым не было ничего интересного. Только глухая стена соседней развалюхи. То ли Мельников увидел ее первый раз в собственной жизни, то ли за этой стеной красного цвета скрыта некая тайна, давно занимающая воображение старшего следователя, но смотрел он туда так долго, что мне показалось, больше я его голоса вовеки не услышу. Что же связано с Мариком такого, отчего даже Андрей замолкает, не желая говорить? Не сын же английской королевы украл бедного Марика? Или его похитили государственные мужи, дабы с помощью выкупа расплатиться с пенсионерами? Наконец он повернулся в мою сторону. По крайней мере, я еще существую. На меня даже взглянули! Мне даже решили ответить! Правда, мой друг предпочел не смотреть мне в глаза. Однако все-таки я услышала:

— Ах вот тебя что интересует…

Странно, что мой вопрос подействовал на него так, будто я предложила ему срочно заняться расследованием гибели принцессы Дианы. Конечно, было бы интересно заняться этим, но я пока куда больше волновалась за судьбу маленького мальчика.

— Поясни, почему ты считаешь мой интерес странным, — попросила я. — Пропал ребенок. Этого ребенка я однажды встретила на улице. Он помог мне выбраться из состояния полной апатии, в которой я оказалась благодаря взрослым дядям. Теперь я хочу помочь. Это что, правда так странно?